— Но вы на него не ответили.
Женщина повернула голову, удостоив мужчину взглядом.
— Я — Нитокрис. Пожирательница младенцев. Геката, как меня называли в Элладе — богиня смерти. Таких, как я, больше нет.
— Почему вы в этом так уверены?
— Потому что на этой Земле нет других абсолютно бессмертных существ, — жестко сказала женщина.
— Абсолютно? — переспросил Ван Хельсинг, словно не веря, что правильно ее понял.
— Меня не берут ни болезни, ни голода, ни изменения температуры, — глухо сказала она, глядя на поднимавшееся над городом солнце. — Я не знаю способа, каким меня можно было бы убить. А смерти от старости я жду уже много тысячелетий.
— Жизнь — это не так уж плохо, — подумав, произнес профессор.
— Поверьте, она тоже надоедает, — невесело усмехнулась Нитокрис.
Ван Хельсинг долго молчал.
— Мне вас жаль, — наконец тихо сказал он.
Ожерелье глухо звякнуло, соскользнув с шеи ей в руку. Нитокрис, взъерошив волосы рукой, улыбнулась своему отражению. Когда ей последний раз целовали руки на прощание? Она была, наверное, единственным существом на Земле, которое могло сказать «тысячи лет назад» и при этом не соврать. Мелочь, конечно, учитывая ее образ жизни. Вдвойне мелочь — учитывая ее продолжительность жизни. Втройне мелочь — учитывая, что это был всего лишь человек.
Но это было чертовски приятно.
И это подкупало.
Нитокрис тихо рассмеялась, поймав себя на мысли о том, что у этого потомка слегка чокнутого и чуточку рассеянного голландского врача, вздумавшего истребить Дракулу, есть реальные шансы получить слепок с ее челюсти.
3
— Обратите внимание… — Преподаватель сладко зевнул в кулак, переложив скальпель в левую руку, и продолжал: — …на характер повреждений… Видите, ткани разорваны… — еще один отчаянный зевок, — в нескольких местах…
Студенты из тех, кто был покрепче и посвежее лицом, что выгодно выделяло их среди зеленевших в отдалении сокурсников, переглянулись. Преподаватель явно страдал от недосыпа.
— У вас вопросы? — обратил внимание на обмен взглядами профессор.
— Не по теме, — замялся один из студентов. По рядам прокатился негромкий смех.
— Вы еще можете смеяться, — отметил преподаватель. — Значит, для вас не все потеряно, господа, ибо наша специальность требует крепких нервов… Что хоть за вопрос-то?
— Личный, — выдавила одна из бледно-зеленых, но не утративших интереса к происходящему студенток.
Тихий смех перешел в сдавленное ржание.
— Задавайте, — усмехнулся преподаватель, отложив скальпель. — И попытайтесь меня удивить. Все равно меня вы уже не слушаете.
— Профессор Ван Хельсинг, вы этой ночью спали? — пискнула вконец засмущавшаяся студентка, которая, видимо, никак не могла определиться, какой цвет подходил ее лицу больше — зеленый или пунцовый.