— Убейте его! — кричал Гримоальд.
— Нет, — отвечал Альберт, — пусть он живет для признания и раскаяния в злодействах своих.
— В комнате, обитаемой духами, найдете нужную помощь, — сказал позади их голос, от которого Рихард побледнел и затрепетал.
Дрожащий убийца потерял все свои силы и казался лишенным чувств.
— Граф Рихард вскоре предстанет и отмстит за свои обиды, — продолжал голос.
Сии слова столь испугали графа, что волосы поднялись дыбом на голове его, на лице изобразился сильный ужас, и он, сделав последнее усилие, вырвался из рук их и бросился к дверям.
Всеобщее удивление, произведенное неизвестным голосом и чрезмерным ужасом графа, понудило державших его выпустить из рук, и он, воспользовавшись тем, достиг было дверей; но тут остановлен был двумя служителями Альберта, которые, по счастию, для некоторых надобностей находились недалеко от комнаты герцога, и, будучи привлечены шумом многих голосов, между коими различили крик своего господина, прибежали в то самое время к дверям, когда граф спешил из них выйти. Беспорядок его одежды и дикие взоры побудили их схватить его.
Альберт приказал им втащить графа в его комнату и там сковать, что и исполнили они с помощию сотоварищей своих.
— Это, конечно, и есть тот лев, — говорил Гримоальд, — от которого неизвестная цидулка велела вам остерегаться. Но где же сир Раймонд?
Они побежали и нашли его в одной комнате, из которой не имел он силы выйти.
Осматривая рану его, увидели, что она сильно воспламенилась и почернела во многих местах.
— Я думаю, — говорил Раймонд, — что кинжал сего злодея напоен ядом, потому что обыкновенная и столь легкая рана не может произвести такой боли и слабости, какую я чувствую.
Тот же час оказали ему нужное вспомоществование, и мало-помалу болезнь и слабость его уменьшились.
Некто из стерегущих убийцу сказал своим сотоварищам, что сир Раймонд скончался. Тогда граф вскричал:
— Очень жаль, что не Альберт! Этот напоенный ядом кинжал для него был назначен в случае, когда бы он отказался от напитка, мною ему приготовленного.
— Дерзкий предатель, — сказал ему Гримоальд, услышав его, — сей же час поверг бы я во ад гнусную душу твою, прекратив мерзкую твою жизнь, если б ты не заслуживал должайших и жесточайших мучений.
— Я смеюсь твоим угрозам, — отвечал ему граф с сатанинскою гримасою, — в моей власти состоит прервать дни свои в одно мгновение. Ты можешь меня убить; но не в силах продолжить жизни моей ни на одну минуту, когда того не захочу.
Уже рассвело, и герцог рассуждал с своими сотоварищами о мерах, какие должен был предпринять, как вдруг одна из женщин Гильдегарды вбегает в комнату, крича испуганным и прерывающимся голосом: