Рядомъ съ пѣшей командой работаютъ также богомольцы по обѣщанію для спасенія души. Всего набирается сотни двѣ и больше.
Монастырь платитъ 20 коп. въ день, а если мало усердія, то даже 15 копеекъ.
— Больше не стоитъ, — говорилъ съ пренебреженіемъ старецъ на берегу у навѣсовъ, куда складываютъ бочки. — А въ случаѣ чего, такъ мы можемъ и безъ нихъ.
Эти слова надо, однако, понимать cum grano salis. Самая черная тяжелая работа исполняется именно этими случайными наемниками. Я видѣлъ, какъ въ бурю сталкивали съ берега въ море очередную лодку. Мимо шелъ пароходъ, и нужно было выѣхать за пассажирами. Кормчій монахъ стоялъ на берегу, человѣкъ десять рабочихъ копошились въ водѣ, и набѣгавшія волны каждый разъ обдавали ихъ вмѣстѣ съ головой…
Ко мнѣ подошелъ здоровый мужикъ въ вышитой рубахѣ и портахъ и попросилъ милостыню. Онъ велъ за руки слѣва и справа мальчика и дѣвочку.
— Я самъ изъ Екатеринослава, — разсказывалъ онъ. — Жинка померла. Сосѣди уѣхали ажъ въ Бакинскую губернію. Меня тоже вызвали письмомъ. А тамъ на Муганской степи не приписываютъ. — «Помрешь съ дѣтьми, — говорятъ. — Здѣсь лихорадка убиваетъ народъ». Я ушелъ, добился до Сухума, послѣдній зипунъ продалъ, одна рубаха на плечахъ. Прибился сюда работать, хоть дешево, двадцать копеекъ, на обувь не заробишь, да зиму бы кормились. Монахи сына примаютъ, а дочку не примаютъ. Куда мнѣ съ ней, хошь въ гробъ, или туркамъ продать…
Онъ стоялъ на самой дорогѣ съ своими ребятишками, а я смотрѣлъ на него и удивлялся его смѣлости.
Люди удивляются путешествіямъ Кука и Пири, но, право, меньше риска уѣхать на сѣверный полюсъ, чѣмъ пуститься въ Муганскую степь съ малыми дѣтьми по чужому письму, безъ гроша въ карманѣ, съ продажей зипуна, вмѣсто послѣдняго рессурса.
Вотъ они, путники безъ компаса…
Что годъ, то ихъ больше. И пути ихъ безразсуднѣе. И все ѣздятъ они и на что-то надѣются. Ходятъ пѣшкомъ по скалистымъ дорогамъ и не бросаются въ пропасти. Голодаютъ и не топятся. Не убиваютъ и не убиваются. Только тихонько просятъ; «Подайте милостыню»…
Настоятелю, отцу Іерону, восемьдесятъ лѣтъ. Волосы у него пушистые, бѣлые, а глаза молодые. Руки старчески худыя, а движенія порывистыя.
Я видѣлъ его въ первый разъ въ шесть часовъ утра возлѣ электрической станціи. Искусственный водопадъ далъ течь, и ее надо было задѣлать. Отецъ Іеронъ много суетился и указывалъ посохомъ рабочимъ, куда и какъ надо класть известку.
Но когда онъ проходилъ изъ трапезы въ церковь для поздней обѣдни, имъ можно было залюбоваться. Онъ былъ высокій, прямой, какъ пальма. Черная мантія лежала на немъ ровными складками. Сзади него шла свита монаховъ, но изо всѣхъ онъ былъ самый красивый, самый иконописный.