— Вы бы сходили на скотный дворъ, — совѣтовали прислужники, — тамошній старецъ такой гостепріимчивый, какъ разъ молочкомъ угоститъ.
Отецъ настоятель давалъ намъ совѣты противоположные:
— Богъ въ постахъ. Что установлено апостолами и ихъ преемниками, того я не могу перемѣнить. Былъ генералъ значительный, пайщикъ русскаго пароходнаго общества, онъ пытался уговаривать: «Устройте отдѣльную гостинницу. Публикѣ будетъ удобнѣе». — «Пока живъ, — говорю, — не бывать этому. Здѣсь не міръ, здѣсь монастырь. Кто хочетъ поѣсть скоромнаго, пусть ѣдетъ къ князю въ Гагры. Мы монахи. У насъ княжество постное».
И, дѣйствительно, Новый Аѳонъ — постное княжество. Черный хлѣбъ, подсолнечное масло. Послѣ обѣда даже дамы икаютъ довольно невѣжливо.
— Въ первый день первой недѣли Великаго поста, — разсказываетъ отецъ Малахія, — ничего не вкушаемъ. Послѣ того дадутъ хлѣба кусочекъ, онъ покажется тебѣ слаще сахару…
Вмѣстѣ съ тѣмъ поражаетъ отчетливость, съ которою каждый монахъ помнитъ всѣ подробности своего еженедѣльнаго меню. Чуть зайдетъ разговоръ, и тотчасъ же начинается перечисленіе:
…А въ понедѣльникъ у насъ безъ масла, картофель въ коркѣ и огурцы соленые…
…А во вторникъ у насъ щи съ сухими грибами.
…А въ сырную недѣлю отягощеніе желудку: днемъ и вечеромъ всѣ трапезы полныя…
— Видѣли, небось, въ трапезной, — спрашивалъ отецъ Малахія, — каждому полагается кубокъ. Въ кубкѣ два стакана. Но только настоящее вино полагается іеромонахамъ, а рядовымъ монахамъ и послушникамъ пополамъ съ водою, лишь бы краснѣло…
Постники думаютъ о пищѣ, какъ бы не нарушить правило. Другіе все вымѣриваютъ и высчитываютъ, кому что полагается, чтобы никому не перешло даже на полкартошки лишняго. Не то бѣда, искушеніе, раздоръ.
— А въ больницѣ у насъ строго, — разсказывалъ отецъ Малахія. — Въ пятницу больному, хоть умри, молока не дадутъ.
Въ жизни моей я не слышалъ ни разу столько разговоровъ о пищѣ и о блюдахъ.
Бараки для рабочихъ помѣщаются дальше, по берегу. Прежде всего бросаются въ глаза крѣпкія желѣзныя рѣшетки. За рѣшетками виднѣются блѣдныя лица и рваныя одежды. Каюсь, съ перваго взгляда я подумалъ, что это ново-аѳонская тюрьма.
— Что вы, — сказалъ обиженно старшій монахъ. — Зачѣмъ намъ такая большая темница. А безъ рѣшетокъ нельзя. Къ намъ приходитъ пѣшая команда, наслѣдники Максима Горькаго, въ окна влѣзаютъ, другъ друга обворовываютъ.
Дѣйствительно, на побережьѣ наблюдается любопытное явленіе. Съ наступленіемъ осеннихъ холодовъ приходятъ съ сѣвера путники разнаго званія, безъ котомки и даже безъ обуви. Они шествуютъ пѣшкомъ, проходятъ къ Сухуму и Батуму, доходятъ до Тифлиса и даже до Баку, навстрѣчу каспійскимъ босякамъ. Помню, однажды въ Баку въ мазутной канавѣ я видѣлъ рабочаго. Онъ дѣйствовалъ лопатою, стоя по поясъ въ жирной грязи. Снизу на немъ ничего не было. А сверху, вмѣсто рубахи, были обрывки чернаго фрака и остатки цилиндра.