— Какъ же, — сказалъ отецъ Тиверій, — вонъ за семь верстъ по тракту село Петропавловка. Еще Баклановка.
— Они перенимаютъ что-нибудь у васъ?
Отецъ Тиверій покачалъ головой.
— Зачѣмъ имъ перенимать? Они не займаются. У петропавловцевъ надѣлъ десять десятинъ на душу. Они занимаются сѣномъ. Греки, армяне, — они понимаютъ здѣшнее хозяйство, фрукты, табакъ. Вотъ я сдалъ армянамъ пять десятинъ яблокъ за семьсотъ пятьдесятъ рублей. А табакъ въ пять разъ доходнѣе. Русскій этого не понимаетъ. Русскій хочетъ рожь сѣять, а рожь приноситъ пятьдесятъ рублей съ десятины. Учиться не хочетъ. Зачѣмъ тутъ горы, — говоритъ, — Кавказская сбруя. Начальство не смотритъ. Какъ будто начальство должно имъ горы выпрямить…
Мы помолчали. — Вы бы хоть школу устроили, что ли, — сказалъ я.
— У насъ есть школа своя, — возразилъ отецъ Тиверій, — абхазскихъ сиротъ, для возвращенія къ Христу. Мы — монастырь.
— А развѣ русскихъ ребятишекъ вы не принимаете? — спросилъ я съ нѣкоторымъ удивленіемъ. Я вспомнилъ вчерашняго екатеринославскаго переселенца и его дѣтей, уцѣлѣвшихъ отъ муганской лихорадки.
— Позвольте вамъ сказать, — началъ отецъ Тиверій, съ той же рѣзкостью — къ намъ изъ Россіи приходятъ только босяки. Отчего же правительство не велитъ собрать всѣхъ бѣгающихъ дѣтей и учить ихъ ремеслу, чтобы они имѣли свой кусокъ хлѣба? Тогда бы они не ходили босячить по нашей землѣ. Приходится взять для иного билетъ на монастырскій счетъ, чтобы онъ только уѣхалъ…
Я ничего не сказалъ. Отецъ Тиверій, только что высмѣивавшій петропавловскихъ переселенцевъ, теперь выразилъ тоже упованіе на всесильное начальство.
— Или другіе монастыри отчего не дѣлаютъ? Развѣ только нашъ одинъ?..
— Вѣдь вы знаете, что дѣлаютъ другіе монастыри, — возразилъ я.
Отецъ Тиверій пожалъ плечами.
— А намъ что? Мы существуемъ для Царствія Небеснаго.
Я слышалъ то же самое утромъ отъ отца настоятеля. Но въ твердыхъ устахъ этого хмураго работника тѣ же слова прозвучали иначе, холодно и жестоко.
— Видѣли въ соборѣ старшую братію, — спросилъ отецъ Тиверій. — Каждую ночь ихъ будятъ въ два часа къ ночной службѣ. По келіямъ ходятъ, засматриваютъ. Боленъ, не боленъ — иди. Стой въ церкви, молись Богу. До того стоятъ, у стариковъ ноги оплываютъ.
Я вспомнилъ линію черныхъ фигуръ у лѣваго притвора. Онѣ стояли въ узкихъ деревянныхъ «формахъ» недвижныя, какъ статуи. Иныя слегка опирались локтями на гладкія перильца. Онѣ походили издали на темныя иконы естественной величины.
Отецъ Тиверій посмотрѣлъ мнѣ въ глаза. — Вы что думаете. — Мы здѣсь въ саду тоже правило читаемъ, какое полагается… Послѣ трудовъ. Нельзя пропустить, на совѣсти будетъ лежать. Келейный канонъ. Все исполняемъ нужное Богу…