– Ты была растеряна, – сказала тетушка. – Горевала. Страдала от душевной травмы. Ты отказывалась разговаривать, если кто-то упоминал об Индии. Зажимала уши руками и начинала всхлипывать. Поэтому мы перестали говорить об Индии и вспоминать о твоем прошлом. Со временем ты начала верить, что твои родители погибли здесь во время войны.
Раскаленная добела, ослепляющая ярость дала тихой, кроткой Мэри силы на то, чтобы спорить с тетей.
– Ты говоришь, что это я лгала сама себе? Если так, то почему вы не сказали мне правду, почему все эти годы позволяли верить в ложь?
Она услышала дрожь в собственном голосе.
– Так было проще, вот и все…
Ярость вновь дала Мэри смелость возразить тете:
– Для кого? Для меня или для вас?
– Почти год с тех пор, как ты к нам приехала, ты вообще отказывалась разговаривать.
Голос тетушки был необычайно мягким.
Еще одно воспоминание. Мэри на корабле, плывущем в Англию. Повергавшее ее в замешательство путешествие против ее воли.
«Ты возвращаешься домой», – говорили ей все.
Она открывала рот, желая сказать, что ее домом была Индия, однако не могла издать ни звука. Мэри задыхалась от запаха лука, пота, жары и потери. Перед ее глазами встал последний запечатлевшийся в памяти образ родителей. Мать в дорожном плаще с сияющими глазами и каштановыми локонами, выбившимися из-под ярко-голубой шляпы, так плохо сочетавшейся с бледно-желтым платьем. Она наклоняется и целует Мэри. От матери пахнет тальком и розами. Отец поднимает Мэри и кружится с ней на месте. От него исходит запах лайма, табака и комфорта; его щетина щекочет ей щеку.
Голос Мэри исчез так же, как исчезли ее родители. Они попали в аварию, и их, без всяких объяснений, не стало. Они попрощались с ней, как обычно. «До скорого, – сказали они. – Не скучай». Их глаза, как всегда, блестели.
И все.
Она никогда их больше не увидит. Как можно было соотнести эту якобы правду с образами матери и отца, которые в ее памяти были такими живыми, настоящими?
Именно поэтому Мэри замкнулась в себе и перестала разговаривать. Иначе мир, который она создала для себя, мир, в котором ее мать с отцом были живы и просто уехали на время, разбился бы на мелкие осколки. Мэри оставалась в придуманном ею мире, когда плыла по морю в страну, которая якобы была ее домом, но которой она никогда даже не видела; когда корабль увозил ее прочь от всего, что она знала, даже от имени, которое ей дали горожане, – Мисси Баба́.
Женщина, которая сопровождала Мэри, мисс Девон, была очень добра к ней. Она заставляла девочку есть, прижимала ее к себе, когда Мэри, всхлипывая, просыпалась от очередного кошмара и видела вокруг себя кошмар наяву – мир, в котором не было ничего знакомого и любимого. Мисс Девон не пыталась ее разговорить, и все же девочка считала ее чужой: она не была ее айей. Самим фактом своего присутствия мисс Девон напоминала Мэри о том, что она потеряла.