— О, Господи! Тот человек сейчас с ним! — я в ужасе закрыла себе рот рукой, вспомнив жестокую ухмылку сержанта Мак-Махона и его безжалостное упорство, с которым он выслеживал Эрнста. Агент Фостер объяснил мне раньше, что эта одержимость сержанта была ничем иным, как личной вендеттой: его брата расстреляли в лагере для военнопленных согласно одному из указов, принятых в конце сорок четвёртого. «Указ Пуля», предписывающий расстреливать всех союзных парашютистов, сбитых над нашей территорией, был инициативой Гиммлера, против которой Эрнст не раз высказывал свои протесты, но американский сержант никак этого знать, естественно, не мог, и соответсвенно винил в смерти брата того, кто в его понятии был в его смерти повинен — шефа РСХА, а не рейхсфюрера Гиммлера.
— Не волнуйтесь, Мак-Махон ничего ему не сделает.
— Откуда вам знать?!
— Мы же не гестапо, мы людей не мучаем.
Только вот я ему не верила. Ни единому слову. Слишком много раз мне тут уже лгали, и я окончательно потеряла веру в их искренность.
— Вы всё лжёте! Вы его замучаете и убьёте, я же знаю!
Я забилась в самый дальний угол кровати и свернулась в клубок, спрятав лицо в подушке. Даже совместные усилия агента Фостера и Генриха, только что вернувшегося из госпиталя после перевязки, не смогли остановить моей истерики. У меня так безумно болело сердце, что я даже не заметила физической боли; позже тем днём у меня начались роды.
* * *
— Поздравляю! У вас здоровенький красавец-малыш! — Улыбающийся военный врач, одетый в униформу под белым халатом, вручил мне мой драгоценный свёрток, завёрнутый в одеяло.
Глядя в большие, серьёзные глаза моего новорожденного сына, я поймала себя на том, что по-настоящему улыбалась впервые за долгое время. У меня дыхание перехватило, как только я увидела эту миниатюрную копию человека, которого я любила больше всего на свете, и я даже рада была, что от меня малышу, похоже, не досталось ни чёрточки.
— Уже знаете, как назовёте? — поинтересовался доктор.
— Да. — Я недоверчиво потрогала крохотную ручку ребёнка. — Эрни. Эрнст Фердинанд.
— Да ему президентом суждено стать в один день, с таким-то именем! — добродушно пошутил врач. — Я скажу вашему главному, чтобы выписал ему свидетельство о рождении.
— Спасибо, — машинально отозвалась я, не в силах оторвать взгляд от своего новорожденного.
— Мне позвать вашего мужа?
— Да, конечно.
Генрих, всё это время прождавший у двери и вскакивающий каждый раз, как доктор оставлял меня на своего ассистента и выходил в коридор, чтобы выкурить сигарету, нерешительно переминался на пороге, пока военврач не подтолкнул его легонько в мою сторону.