— С другой стороны, если переговоры пока для нас невозможны, мы можем сосредоточить свои усилия на чём-то другом. — Он снова перевёл взгляд на огонь и задумчиво потёр подбородок. — Можно начать с малого. Скажем, остановим преследование церкви. И нам совершенно точно нужно остановить программу уничтожения, как евреев, так и военнопленных. Этого нам союзники точно никогда не простят.
— И как ты надеешься её остановить?
— Поговорю с рейхсфюрером. А может даже с фюрером, — просто отозвался Эрнст.
— Ты же это сейчас не серьёзно, верно? — я выгнула бровь.
— Никогда ещё я не говорил так серьёзно, как сейчас.
— Дай-ка проясню: ты просто вот так возьмёшь, подойдёшь к рейхсфюреру Гиммлеру и скажешь: «Эй, знаете что, а я тут подумал, почему бы нам не перестать убивать большевиков и евреев?» Если он тебя не отошлёт прямиком в психушку или не расстреляет на месте, то он задаст следующий вопрос: «Почему это?» На что ты ответишь примерно следующее: «Да так, начал крутить роман с одной еврейкой, и знаете, они не такие уж плохие, как их рисует министр пропаганды Гёббельс. Может, и вам стоит попробовать?» Ты так это себе представляешь?
Эрнст запрокинул голову и расхохотался.
— Нет, по правде сказать, у меня в голове был немного другой сценарий, но твой вариант мне нравится больше.
— Опять ты дурачишься, а я между прочим серьёзно говорю. Ты хоть понимаешь, что жизнью будешь рисковать, если хоть заикнёшься об этом?
— А вот тут ты ошибаешься. Они все наверху уже давно поняли, что шеф РСХА Кальтенбруннер — ненормальный и неконтролируемый эксцентрик, который слишком много пьёт и не всегда думает, что несёт. В случае, если рейхсфюрер уж чересчур разозлится, я просто извинюсь на следующее утро и свалю всё на плохой французский коньяк. Он только посмеётся, вот увидишь.
— Я всё равно не хочу, чтобы ты себя в неприятности втянул, — снова повторила я.
Эрнст подошёл к моему креслу и сел на пол у моих ног, сияя от уха до уха.
— Как приятно знать, что ты так за меня переживаешь.
— Ну конечно, переживаю. Ты мне всё же не чужой.
— Ты расстроишься, если меня решат казнить?
— Эрнст! Перестань говорить такие вещи!
— Будешь плакать на моей могиле?
— Да что на тебя сегодня такое нашло? Перестань наговаривать!
Он снова рассмеялся и, стянув меня на пол, усадил к себе на колени, завернув меня в тёплые объятия и привычный запах сигарет, одеколона и шерстяной униформы.
— Да я же просто шучу, Аннализа. Ну, перестань хмуриться! Хочешь, торжественно поклянусь, что никто, ни союзники, ни наше собственное гестапо никогда меня не поймают и уж точно не казнят. Ну как можно меня убить? Я же Эрнст Кальтенбруннер; я слишком очаровательный и у меня потрясающее чувство юмора. Они просто не посмеют!