Через какое-то время первый поток эмоций отхлынул, я стала успокаиваться, улеглась головой Клайду на колени, обхватив себя руками. Он гладил меня по волосам, и хотелось просто закрыть глаза и отдаться этому чувству опустошения, но почему-то я продолжала говорить, причиняя этим боль и себе, и ему:
— Ну почему, Клайд?! Почему они не наорали на меня, не посадили под домашний арест, не лишили телека? Они не поняли больше, чем кто-либо, они просто досадуют, что я потеряла товарный вид, но это не перевесило радости от каких-то там успешных дел… Они предали меня, Клайд! Я что, дорогая собака, что со мной так обращаются? Неужели не понятно, что что-то давно идет не так? Почему нельзя поговорить со мной, ну, наказать в конце концов, а не просто… просто как с предметом…
Клайд поднял меня на уровень своего лица, легонько встряхнул, заставляя не отворачиваться, смотреть ему в глаза. Я смотрела, полубессмысленно. Он поцеловал меня, крепко, сердито, решительно и, как мне тогда показалось, отчаянно. Потом прижался своим лбом к моему.
Так и сидели в припаркованной в неположенном месте машине, пока у меня не затекла спина. Наконец, он заговорил, впервые за сегодня. Только тут я поняла, как скучала на самом деле по его голосу все это время.
— Я не знаю, как тебе помочь, потому что сам в таких ситуациях никогда не оказывался. Я даже толком ничего сказать не могу. А что я скажу? «Бедненькая»? «Понимаю»? Не это ведь тебе нужно. Если ты скажешь… я сделаю что угодно, чтобы тебе помочь. Я поговорю с ними, это я точно понял. Пока — как твой учитель. Я найду, что сказать.
Я зажмурилась. Клайд, глупый, ты сделаешь только хуже.
— Не надо. Не надо. Лучше… лучше отвлеки меня как-нибудь. Это все равно закончится. Все всегда заканчивается, все всегда заканчивается плохо. Я не хочу об этом думать сейчас, — я улыбнулась. Наверное, это выглядело не совсем убедительно. — Давай же, не будем о грустном.
Клайд зарылся лицом мне в волосы. Мне было щекотно, когда он выдыхал, и внутри все разрывалось от понимания, как скоро я этого лишусь.
Наконец он выпрямился и взялся за руль.
— Хорошо. Я не согласен с тобой, но, правда, давай отложим все немного. Тебе нужно развеяться. Как и мне… как и всем нам.
И машина тронулась с места. Я прижалась лбом к холодному стеклу. Мне не было важно, куда мы едем. Лишь бы ехать, вперед, сейчас. Потом я буду вспоминать голубизну этого утра, и это будет все, что я буду иметь. Так пускай оно отпечатается как можно ярче и будет выцветать медленнее, ведь когда воспоминания обесцветятся и исчезнут, я умру.