«Чудо бывает нечасто», — размышлял с горечью он.
— Эй, на башне, который час?
— Двенадцать часов, один-один-два-четыре.
— Спасибо.
Тогда мальчик вскочил на несколько пролетов лестницы вверх и оттуда принялся говорить:
— Послушайте, вы все слепы! Понимаете ли вы это?
Первые прохожие остановились внизу и заспорили, с ратуши ли раздается голос, а если с ратуши, то у какого товара может быть такая загадочная реклама.
— Не я, — разрешил спор человек на башне.
На площадь подходили все новые любопытствующие. Однако если речь доносилась не с ратуши, то кто и зачем затевает проповедь? Владелец?! Диспут возобновлялся.
— Пусть кто-нибудь достанет списки!
— Вы видеть не можете, — объяснял мальчик.
Представителем мира науки вперед выступил Зигмунд фон Мюке.
— Что значит — «видеть»? — спросил он, задрав голову кверху. — Сколько метров до Потолка?
— Когда глаза наблюдают не только темноту, они различают цвета. У всякой вещи есть цвет, например, камень серый. — На время мальчик умолк, пытаясь найти в Городе иной окрас. Даже одежды, кожа и сами глаза жителей были пепельно-серыми, как камень. — Или вот цветы в клумбе — лепестки пурпурные, в белых прожилках, и зеленые стебли.
— Лженаучно, — нарочито громко произнес уходивший Зигмунд. — Нет, это не Владелец. Что и требовалось доказать.
Но мальчик не останавливался:
— Форму и положение вещей необязательно нащупывать руками, их можно видеть глазами издалека.
Боркенкефер и фон Мюке вострепетали, а убежденные просвещением, что глаза — элемент слухового аппарата, обыватели напрягались, прислушивались, но так и не услышали непонятных цветов и форм. Только сосредоточенные сопения соседей по толпе шелестели вокруг. Подступило скорое разочарование, и все стали возвращаться к насущным делам.
— Готов поспорить, непонятные слова он выдумал все сам, — еще шумел на площади Боркенкефер, размахивая тростью. — Он шарлатан и скоро заговорит о деньгах.
— Но, несмотря ни на что, поводыри фон Мюке останутся для вас верными товарищами. — На всякий случай у фон Мюке всегда был готов запасной план.
Мальчик же спустился с лестницы и покинул Город навсегда.
Возможно, если бы мальчик заявил: «Покажите мне сколько-нибудь пальцев, а я, не касаясь, назову их число. Три» — и кто-то воскликнул бы в ответ: «Верно!» — то простое любопытство и детская любовь к разного рода фокусам были бы в силах вернуть людей обратно на площадь и заставить их слушать. Хотя наверняка бы Боркенкефер стучал тростью в негодовании: «Кто кричал? Они заодно!» — или Зигмунд фон Мюке возразил бы: «Должно быть этому научное объяснение, и я его найду…» А впрочем, нет смысла гадать о несбывшемся.