— Валентина, ты подожди пока… И вообще — не мешай! Пойди куда-нибудь на кухню, что ли, там и посиди!
— Ну отчего же так? — возразила мать. — Если она тебе жена, так ты и не прогоняй её, а усади рядом с нами, пусть посидит, послушает. Садись, Валечка. Посиди с нами. По-семейному.
Валентина молча присела на диван рядом с матерью.
— Какие у тебя коленки красивые! — мать ласково похлопала Валентину по коленям. — У меня в молодости такие же были.
Та ничего не сказала, но поспешила натянуть на них халат.
— Да не прячь ты их! — голос у матери стал авторитетным и твёрдым. — Если красивые, то и пусть себе торчат. Это ведь не разврат какой, а просто красиво. А мужчины любят, когда женщина красивая. А ты — красивая!
«Вот же пристала, старая!» — с досадой подумал я. А мать продолжала:
— Павлик меня как раз спрашивает, была ли раньше любовь, а я ему и говорю: была! Не то, что сейчас — один разврат! Вот я тебе расскажу, как у меня в молодости было…
1
Как известно, для чересчур рациональных и холодных людей Запада главным христианским праздником считается Рождество; для более же эмоциональных русских христиан главным праздником является Пасха.
И вот какое объяснение даётся этому явлению: дескать, для западного человека важна бюрократическая сторона дела — факт рождения Иисуса Христа; человек же православный смотрит глубже: мало ли кто там родился, нам важно то, что данное родившееся существо оказалось не простым, а божественным, доказательством чему служат воскрешение и вознесение! А отсюда — и более трепетное отношение русских к Пасхе, нежели к Рождеству.
Как уже говорилось прежде, Зинаида с некоторых пор стала принадлежать к могущественной прозападной христианской секте, которая когда-то взяла своё начало от Мартина Лютера, а затем перелилась в протестантство. Потом самая неуживчивая часть протестантов откололась и от этой ветви и организовала то самое, что сейчас проникло с Запада в организм России и что сейчас, как полагают некоторые, подобно вирусу разрушает этот самый организм изнутри. Зина прекрасно знала об этих обвинениях против секты, и втайне от себя немного переживала по этому поводу.
Но знала она и другое: в секте было хорошо, а не плохо. Там было, попросту говоря, комфортно; люди сидели в простых, но мягких креслах, как бы расписанные по невидимым клеткам невидимого благоустроенного графика, а не стояли бесформенною толпою, как в православном храме; летом в огромном зале дома молитвы работали кондиционеры, а зимою всё хорошо отапливалось, и ниоткуда не дуло; возле здания секты никогда не было нищих и убогих, а если таковые и обнаруживались среди прихожан, то их кормили и им всячески помогали, рационально и хладнокровно скидываясь кто сколько сможет и не допуская, чтобы они, по православному обычаю, толпились с протянутою рукою на ступеньках храма… И всегда в доме молитвы были проповедники — благообразные, галантные, в костюмчиках, гладко выбритые, а не какие-нибудь там косматые и бородатые. А говорили эти люди с трибуны через мощные усилители — простые и понятные вещи…