Это была совершенно безропотная, с каким-то феодально-азиатским мышлением женщина, готовая подчиниться любому хозяину. Если бы я стал её оскорблять или избивать, она бы, наверное, смирилась и с этим. Ничего подобного я, конечно, не делал — обращался с нею, как добрый хозяин, вот и всё… И на тот момент, с какого я начал свою историю, именно эта женщина и была при мне единственною спутницей жизни. Характерно, что и Зинаида с какого-то времени прониклась твёрдым убеждением, что я и Валентина — самые настоящие муж и жена. Я уверял её, что это не так, но Зинаида оставалась при своём мнении.
2
Однажды она сказала мне:
— Ты и не представляешь, как я рада, что и у тебя кто-то есть! Мне так было жалко тебя, когда ты после ухода Ларисы остался совсем один в этой своей комнате… И мне всё время казалось, что мой долг непременно переспать с тобою, чтобы тебе стало легче…
— Ну и переспала бы!
— Но ведь я — почти что замужем… И ты… ты — мужчина не совсем моего типа!.. Ты не обижаешься?
— Нет. Тем более, что и ты женщина совсем не моего типа.
— Ой, правда? Я так рада, что у нас с тобою разъяснился этот вопрос! Я тебя люблю, но — как брата, как родного человека… Мне с тобою так хорошо! А теперь, когда ты нашёл себе кого-то, у меня на душе стало спокойнее!..
И ещё одна Зинаидина заявка:
— Я всё понимаю: единственный порядочный мужчина, какого я когда-либо знала, это ты. Но так уж получилось, что Лёня встретился мне в жизни раньше тебя — всего на каких-то два месяца! — и как бы занял то место, какое мог бы занять ты. Ну а теперь-то, когда место уже занято, разве ж я могу так вот просто взять и выставить человека за дверь? Значит, такова моя судьба…
Я на эти её слова ответил грубо, по-хамски:
— Иногда мне просто хочется набить тебе морду — такая ты дура…
Большие голубые Зинины глаза округлились от испуга:
— Павлик, но ведь ты же не сделаешь этого, правда?.. Разве так можно — бить женщину?
— Не сделаю, конечно. Рука не поднимется. Но ты заслуживаешь…
1
Однажды, когда в квартире не было никого, кроме меня и Зины, та вошла ко мне в комнату (а я сидел в это время за своим компьютером и спиною к ней), обвила меня сзади за плечи и, ни слова не говоря, расплакалась — тихо так, без особых рыданий.
Со школьных лет мне запомнилось наставление великого Корнея Чуковского о том, как не надо говорить: однажды он был свидетелем того, как взрослый дядя пытался утешить плачущую девочку совершенно чудовищным вопросом. Дурные примеры хорошо запоминаются, и в полном противоречии с полученным наставлением я полюбопытствовал у Зиночки словами того самого дяди: