26. Форель: его дом и его книга (герметический треугольник)
Сухов и Ванга дочитывали рукописный текст, с трудом пробиваясь сквозь почерк Форели. Несколько раз Сухов ловил себя на том, что думает: «Ох, чёрт, что же творится в его башке? В его симпатичной башке?!» Может, Ванга права – он мог бы быть Телефонистом, но ему повезло, он стал писателем.
В другой раз он подумал: «Что это? Как он утверждает – пишет только развлечь читателя, и судя по тиражам, ему это удаётся? Или необходимость выпустить своих собственных потаённых чудовищ? Попугать, шокировать, показать потаённые страхи и фантазии, и выпустить чудовищ, которые в обычной жизни обычного человека спят глубоким сном и никогда не проснутся?!»
И они читали дальше. Это было даже больше того, на что они рассчитывали. Сначала Форель позволил им прочитать то, что было набрано, первые три главы, отправленные им вчера издателю. И всё труднее было отделаться от ощущения, что «Две свечи» являлись буквально сценарием для ролика, поученного ими первого апреля в 11:34 пополудни. А потом он дал им рукописные страницы.
– Я такого ещё не делал, – хриплым голосом признался Форель. Он то ли смущался, то ли его похмелье оказалось несколько посильнее, чем у Сухова. – Этого ещё не видел никто. Написал только что. Начал в Поляне. Так хорошо работалось, быстро; закончил уже здесь. Ольга знает, но не читала… Аркаша… Григорьев тем более.
– Вы не давали никому читать своих рукописей? – удивилась Ванга.
– Никогда, – как-то печально признал Форель. – Это даже ещё не набрано. Не прошло авторский фильтр. Это как ваши черновики, помните, Сухов, вы вчера спрашивали? Сырой обнажённый текст, – он болезненно поморщился. – Не давал. Не хочу, чтобы кто-то копался в моей голове.