Последовала череда однообразных дней. Петр уходил рано утром, оставляя на столе нехитрый завтрак, а появлялся, как правило, поздним вечером, неся с собой корзинку с едой. Иногда он возвращался неожиданно. И, войдя в комнату, застывал над Роуз, ползающей по ковру. Он рассматривал проложенные ею стежки, ведущие к выходам из лабиринта. Да, их оказалось несколько. Принцесса не знала, с какой стороны замка она окажется, поэтому пыталась найти как можно больше путей, ведущих на свободу.
Они почти не разговаривали. Словоохотливая Роуз не оставляла попытки узнать о своем будущем и о том месте, где она находилась. Но Петр или делал вид, что не слышит ее, или отвечал односложно. Настойчивость принцессы вывести графа на откровенный разговор приводила к тому, что он останавливал ее ледяным взглядом или предлагал зашить ей рот. Роуз верила, что он может это сделать, поэтому прикусывала язычок и дулась весь остаток вечера.
При всем кажущемся спокойствии Петра, Роуз замечала, как он с каждым днем становился все мрачнее. Она списывала его замкнутость на свои успехи в прохождении лабиринта, но не могла понять, почему он не отберет у нее ковер и те рисунки, что она успела сделать.
И еще одна странность в поведении графа была отмечена Роуз: если он находился в комнате, то не отходил от нее ни на шаг, стараясь сократить расстояние между ними до вытянутой руки.
Она по-прежнему делила с ним постель. Конечно, с ее стороны были попытки перебраться на диван, но утром она обнаруживала, что спит в объятиях Петра. Словно неведомая сила притягивала графа к ней. С большой неохотой он уходил из башни и всегда бегом возвращался. Роуз видела боль в первом случае и облегчение на его лице во втором.
Сначала она рисовала себе, что Петр безумно в нее влюблен, но с его стороны почему-то отсутствовали всякие попытки сблизиться. Даже его объятия во время сна трудно было назвать любовными. Он просто оборачивался вокруг нее, словно старался сделать своей частью. А выпускал из объятий так и вовсе с таким зубовным скрежетом, как будто ему в этот момент вырывали сердце.
Страсть? Да. Но какая-то болезненная, необъяснимая.
Однажды вечером, когда они поужинали, и каждый занялся своим делом (Петр сидел у камина и читал одну из книг, а Роуз при свете жаркого огня рассматривала фрагмент лабиринта, который только что нарисовала), в дверь, ведущую на лестницу, постучали. По быстрым действиям графа Роуз поняла, что он скрывает ее существование от обитателей замка. Петр бесшумно метнулся к ней и зажал рот ладонью. Почти задыхающуюся, он перетащил ее в соседнюю комнату, где кинул на кровать.