Он поднял глаза на шум. Слова упрека, готовые слететь с языка Роуз, пропали, когда она увидела, в каком состоянии находится Петр.
Смуглая кожа казалась серой, на лице залегли глубокие морщины, словно неведомый зверь высосал из Петра всю жизненную силу. Роуз больше всего поразили его глаза. Не было в них ни огня, ни злости, ни усталости. Только пустота.
Слабая улыбка, скривившая губы Петра, больше походила на оскал, и Роуз попятилась к двери, так и не произнеся ни слова.
— Я сейчас, — бесцветным голосом произнес он.
Покинув купальню, Роуз так и не могла избавиться от странного ощущения большой беды, в которую попал граф. Сейчас она не видела молодого человека, это была тень Петра, пышущего еще накануне силой и здоровьем.
Нехотя поковырявшись в корзинке, которую граф оставил на столе, Роуз вытащила кусок хлеба и кувшин с молоком. Она ела лишь бы насытиться, не замечая вкуса, настолько ее ошеломил вид Петра. Что с ним случилось?
Скрипнула кровать, и Роуз отложила недоеденный кусок хлеба. Прислушалась. Тихий стон раненного человека. Она тут же забыла о своих обидах, о пленении. Ее сердце разрывалось от жалости к бывшему другу. Нахлынули воспоминания, как Петр, презрев опасность, спустился в расщелину в горах Северной Лории. Там застрял олень, испуганный камнепадом. Животное, обезумевшее в попытках выбраться, ударило Петра копытом в своем последнем прыжке на свободу, и сломало ему несколько ребер. Роуз забыла, насколько сильное наказание получили слуги и охрана за безрассудный поступок молодого графа, но прекрасно помнила его стоны сквозь стиснутые зубы. Тогда она легла к нему в постель и обняла за плечи. То ли ему действительно стало лучше от ее нежности, то ли он не хотел казаться ей слабым, но стоны прекратились, а вскоре больной и вовсе уснул.
Она нашла его лежащим на боку на их постели. Он не вытерся, и капли воды, скатываясь с его курчавых волос, оставляли след на лице.
Или это были слезы?
Намокший халат рельефно обтягивал его тело, но его мужское начало не будило в ней отклика. Сейчас она была ему сестрой, которой отказывалась стать в пору ее влюбленности в Петушка. Роуз осторожно легла за его спиной и обняла, как когда-то, за плечи. Петр вздрогнул, и опять Роуз не смогла бы объяснить, что вызвало дрожь: ее близость или телесная боль. Она собиралась лежать с ним до тех пор, пока он не уснет, надеясь, что ее дружеское участие облегчит его страдания. Но вдруг услышала тихое и твердое «Уходи».
— Тише, тише, родной! — она не могла поверить, что он ее гонит. Роуз думала, что его резкость объясняется боязнью выглядеть в ее глазах слабым. Она погладила его напрягшееся плечо и произнесла успокаивающее «Т-ш-ш-ш».