Мать, выступив из чулана, высказалась коротко и недружелюбно:
— Чай, недалеко от него ушла, в школу-то вместе бегали. — И отодвинулась в полумрак чулана, к печи.
— Люди меняются, — заметил дед многозначительно.
Павел, наливая молоко в граненый стакан, думал о Варваре Ершовой. Когда-то они действительно бегали в школу, вернее — бегал только он. Варя, может быть, и побежала бы, да не могла: на тоненьких ногах у нее были огромные, с отцовской или дедовской ноги, пудовой тяжести подшитые валенки, голова закутана клетчатой шалью, так что виднелся только остренький носик, обрызганный веснушками, — эти веснушки не исчезали даже глубокой зимой; руками, засунутыми в рукава, она прижимала к груди учебники и тетради, завернутые в платок. Она никогда не жаловалась и не ругалась, если ребята, пробегая, мимоходом толкали ее в снег, молча подымалась и, не отряхиваясь, шла дальше, тоненькая, безмолвная и терпеливая.
И Павел один раз опрокинул ее в пухлый нанесенный за ночь сугроб; девочка выронила сверток, платок развязался, учебники и тетради рассыпались: зарябили в глазах фиолетовые цифры и крупно выведенные буквы, такие ослепительно четкие на белом снегу. Павел нарочно громко смеялся, а она лежала, и в голубых укоряющих глазах ее дрожали слезы. Эти фиолетовые строчки и слезы в голубых глазах оборвали его смех. Павел помог Варе подняться, отряхнул пальтишко и собрал тетради; ни слова не промолвив, она пошла к школе, с усилием переставляя ноги в громадных валенках.
Во время войны Варвара окончила в Горьком учительский институт, преподавала в соседнем районе; на партийной конференции была избрана вторым секретарем, а с минувшей осени она здесь…
В сенях послышались возня и топот, дверь несколько раз дернулась, затем как бы нехотя распахнулась настежь: через порог перелезли один за другим Катькины дети, первым Сережа, последней ученица Маша.
— А, явились… — Павел искоса наблюдал, как они выстраивались у порога, шмыгая носами. Сережа, не раздумывая, швырнул на кровать картузик и храбро побежал к дяде. Хотел взобраться на колени, но Павел в эту минуту встал.
— Не до тебя.
— Ты куда? — требовательно спросил Сережа, запрокидывая голову и заглядывая Павлу в лицо.
— На кудыкину гору.
— Где она? И я с тобой! — Мальчик сунул свою мягкую ручонку в его ладонь. У Павла едва заметно дрогнул уголок губ — шевельнулось что-то вроде нежности к этому маленькому доверчивому человечку. Он подхватил его под мышки, вскинул под потолок.
— Вот она где! — Мальчик захлебывался от восторга. Над головой Павла висел маленький Коптильников: и смех, и глаза, и нос — все его…