Руки Павла как бы надломились в локтях, он опустил Сережу на пол и легонько отодвинул от себя. Мальчик растерянно замигал синими глазами, не понимая, почему так изменился в лице дядя. Двое других у порога тоже тревожно примолкли.
Мать, чуть сгибаясь от ноши, вынесла из чулана большой закопченный чугун с картошкой.
— Раздевайтесь, воробьи! — Очки деда добродушно блеснули. — Окружайте чугунок.
«Воробьи» с опаской поглядывали на Павла, не решаясь стронуться с мест. Дед скомандовал:
— Марш к столу!
Сторонкой, обойдя молчаливо стоящего посреди избы дядю, Сережа и Люба пробрались вперед; руки их уже замелькали над чугунком. Маша осталась у порога, выжидающе поглядывая на чулан. Бабушка вынесла ей ломоть хлеба, густо посыпанный сахарным песком, — девочка собралась на работу в школьный сад.
— На-ка, в перерыве поешь.
Движение вокруг чугунка приостановилось на миг. Две пары глаз с нескрываемой завистью поглядели на лакомый кусок. Маша осторожно откусила хлеба, оставив в ломте полукруг, ногой отворила дверь, ушла — по всему было видно, что она не дождется перерыва, съест весь хлеб по дороге.
Мать и Павлу сунула в карман что-то завернутое в тряпицу.
— Там не накормят.
Константин Данилыч поправил очки и выразительно покашлял, что делал всегда перед тем, как серьезно высказаться.
— Слушай меня, Павличек: не хитри, выкладывай все без утайки, в таком деле скрывать — себя зарывать. И слушай, что скажут, одно полезное слово попадется, и то — твое, копи их… Ну, ступай!.. — Выглянул в окошко. — Вон и машина подошла.
Мотя Тужеркин громко топал каблуками.
— Едем, гвардеец, подставлю тебя под артиллерийский обстрел. Помни солдатскую заповедь: держись за землю, голову не подымай!.. — Он подхватил Павла под руку. — Пошли. Завернем за Владимиром Николаевичем и Орешиным — их тоже приказано доставить.
В приемной райкома перед пишущей машинкой сидела девушка с жиденькими косичками на затылке и, выдвинув ящик стола, пригнувшись, украдкой читала книжку, часто кивая головой, точно выклевывала буквы. За окном яблоня стряхивала поздний цвет; розоватый шелковистый лепесток, залетев в приемную, лег на столик. Девушка машинально взяла его и прилепила к нижней губе.
Из кабинета вышла Ершова, и секретарша мгновенно задвинула ящик, уставилась в окно отрешенным взглядом — должно быть, книга завела ее мысли куда-то очень далеко.
Варвара Семеновна поздоровалась с Аребиным и Орешиным, мельком, отчужденно взглянула на Павла. Он встал.
— Натворили черт знает чего, теперь цепляетесь, сваливаете один на другого. — И вышла из приемной.