— Послушаем Назарова, Варвара Семеновна…
Ершова устало мигнула, соглашаясь, и рука ее опять засновала по столу, бесцельно трогая предметы.
Павел поднялся принужденно, с натугой: вдруг оставили силы, во рту сделалось горько. Язык не повернуть. Угнетало сознание, что все его доводы бесполезны; лишь слабым огоньком теплилась в груди надежда на ЦК…
— Тяжело оправдываться, когда не знаешь за собой вины. — Павел комкал в руках край зеленого сукна, свисающего со стола. — Не враг я животноводства. Выдумки все это. — Он передохнул, в тоске окинул взглядом людей, склоненных над столом, чиркающих на листках бумаги ромбики и треугольнички, и к нему вернулась ярость, как откатившаяся и вновь нахлынувшая волна; эта ярость зажгла в его глазах темный огонь. — Если вы хотите видеть врага животноводства, вот он, перед вами. — И перегнулся через стол, словно хотел схватить Прохорова. Тот отодвинулся вместе со стулом, вскочил…
— Это уж черт знает… чингисханство какое-то!..
— Полегче, парень, — остерег Павла Сыроегин.
Лисин, потирая руки, ухмыльнулся:
— Говори, говори!..
Ершова следила за Павлом пристально, в недвижности ее таилась угроза.
— Я категорически возражал против покупки телят этой зимой, — сказал Павел. — Я заявлял об этом и Орешину и Коптильникову. Но приехал Прохоров и, угрожая привлечением к ответственности, заставил закупить молодняк…
— А мы и впредь будем привлекать к ответственности за невыполнение решений партии, — сказала Ершова раздраженно и с нетерпением. Павел, отвечая ей, невольно повысил голос:
— Не пугайте, товарищ Ершова! Для нас решения партии — закон.
Сыроегин, усмехнувшись, лениво обронил:
— Вот народ: прижмут к стене, а они одно твердят: «закон». А на деле творят беззакония…
— Во всяком деле следует искать смысл и пользу. — Павел выпрямился, он уже не чувствовал, как его с двух сторон предостерегающе дергали Аребин и Орешин: закусил удила. — Куда ставить телят, чем кормить, Прохорову на это наплевать! Лишь бы соблюсти формальности, лишь бы отрапортовать. А что из этого потом выйдет — тоже наплевать! Если хорошо — на коне, если плохо — можно списать на других. За других я отдуваться не хочу. Я протестую! — Голос Павла сорвался на крик. — Вы можете отобрать у меня партийный билет. Но душу не отберете! Я спаян с партией душой до последнего вздоха!
Сыроегин растревоженно отвалился на спинку стула. Лисин же с интересом подался к Павлу.
— Товарищ Назаров, — Ершова сильно хлопнула по столу ладонью. — Не забывайтесь! Вы не на базаре. — Они стояли, разделенные длинным столом. Взгляд ее выражал гнев и решимость. Павел, повинуясь, сраженно опустился на место, уронил голову, волосы медленно сдвинулись на лоб. Ершова тоже села и уже спокойнее спросила Орешина: