Ленька, видимо, понял, что перехватил.
— Насчет того, что дорого, — иной вопрос… — Он примял кудри кепкой, повернулся и, растолкав друзей, вышел. Трактористы, надавливая друг на друга плечами, вытолкнулись из комнаты.
Аребин сел, крепко потер ладонью лицо.
Наталья все чаще — помимо своей воли — и все более пристально вглядывалась в Аребина. Она с недоумением, с досадой чувствовала, что теряет щит, которым заслонялась от всего и всех, — иронию. Аребина словно бы стесняли ее глаза, он встряхивал головой.
— Надо этого Кондакова ввести в правление… — вдруг сказал Аребин и от этой внезапно пришедшей мысли даже развеселился.
— Это ты ловко придумал, — похвалил Терентий Рыжов.
16
Члены правления разошлись в обед, утомленные, озабоченные и удовлетворенные: начали с малого, разглядели, какая прореха шире и что латать в первую очередь.
Кипенной белизны облака, поредев, взвились в весеннюю синеву и недвижно застыли, насквозь пронизанные солнцем, тихо тая. С полей несся чистый и тонкий аромат: там ходили, туманились фиолетовые клубы пара.
Аребину вспомнилось далекое босоногое детство, когда каждый солнечный день весны, казалось, был распахнут настежь и до краев налит беспричинной радостью и не хватало сил удержаться на месте, он мчался во весь дух по проталинам, по лужам, в звонких брызгах…
Он и сейчас рвался душой вслед за тем босоногим мальчишкой. Ему показалось вдруг, что неодолимых, невозможных дел нет, не существует вовсе. План предстоящих выездов складывался сам собой, задачи, крупные и мелкие, решались в уме успешно и незамедлительно. Он шел домой, щурясь от яркого света и улыбаясь… Уж если суждено ему прожить здесь два положенных года, то провести их надо с пользой для людей, чтобы потом, при воспоминании, не точила совесть за бесцельно проведенное время…
В Алене Волковой пробудилось материнское чувство к постояльцу. Выбежав на крылечко, она издали увидела Аребина и бросилась собирать на стол.
— Ох, и проголодался, чай! — Костлявые коричневые пальцы старухи проворно расстегивали его пальто. — Иди, я полью тебе, умойся. Они, заседания-то, речи-то, изнуряют пуще всякой работы. Небось напланировали, в мыслях-то хрустальные дворцы возвели… Садись, сейчас обрадую. — Рука ее нырнула под фартук, извлекла из складок сарафана скомканный конверт. — От Ольги, должно. Пахнет больно сладко.
Аребин схватил письмо, разорвал конверт.
Ольга скупо извещала: до Москвы добрались благополучно; на работе, к счастью, еще не успели подобрать на ее место нового человека — сотрудники были уверены, что она вернется; сын здоров; она извиняется перед ним, Володей: оставила одного в трудный час жизни…