— За что квитаться тебе? За то, что разгадали тебя, правду в лицо сказали?
— О какой правде ты говоришь, Катя? — Коптильников крепко сжал кулак. — Вот она где, правда! В кулаке! Моя правда такая: кто сильней сдавит горло другому, у того и правда. У меня силы пока что не занимать — на троих хватит! Будет и на моей стороне правда. Твой брат, Пашка, думает, что свалил меня окончательно, вырвал с корнем? Нет! Ты ему скажи, что корни у меня крепкие, в землю ушли глубоко…
— Ведь так кулаки только скрипели зубами и грозили, то время ушло, не вернется… Как ты с Павлом обошелся — нет тебе никакого прощения. Ведь он тоже не из хрупких, брат-то мой, его тоже не сломаешь. — Катька горестно покачала головой. — И в самом деле, одичаешь ты один-то, Гордей. Не бережешь ты себя. Виски-то вон седые, в глазах никакого просвета не осталось… — Она глядела на него участливо, с материнской печалью. — Заходящее солнце, клонясь, окропило ее желтыми брызгами, слабый отсвет лег на горький изгиб губ, затеплил улыбку. — Измучил ты меня, Гордей, душу из меня вытянул.
— Прости, Катя. — Он бережно взял в ладони ее лицо. — Хорошая ты… Спасибо, что не гонишь. Никогда этого не забуду. В груди у меня сладко, сладко от слез. Не помню, когда плакал. Спасибо. — Он поцеловал ее. Она не отстранилась, только глубоко, с мукой вздохнула. Он поцеловал ее, слабую и доверчивую, еще раз, сильно, с жадностью, до боли…
Со двора донесся сердитый голос Павла:
— Сережка, где ты взял конфеты? Кто дал?
— Прощай, Катя! — прошептал Коптильников, отстраняя от себя женщину. — Век тебя не забуду. Сына береги, жалей…
Он, торопясь, вытащил из внутреннего кармана несколько сотенных бумажек.
— На, купи ему все, что нужно. Ботиночки купи…
Тоненько и жалобно скрипнула калитка; Коптильников сбежал к реке. Катька долго стояла возле изгороди, онемевшая от счастья, от горя и раскаяния. По щекам текли слезы. Услышав сзади шаги, она сунула деньги в рукав, нагнулась над ведрами, чтобы Павел не увидел ее лица.
— Кто здесь был? — Катька промолчала. — Кто дал Сергею конфеты?
Катька распрямилась.
— А тебе какое дело? — Она держалась независимо, даже гордо, точно в свидании с любимым человеком обрела устойчивую силу.
— Принимай его у себя, на своем огороде, а сюда чтоб не совался! Слышишь?
— Не ори! — Катька взяла ведра и внесла их в баню.
Павел пригвожденно стоял, онемелый и взбешенный: родная сестра встречается с его заклятым врагом!
— Дура! — коршуном набросился он на Катьку, когда она вышла из бани. — Соображаешь, что делаешь?! Мало тебе четверых ребят?