Катька безбоязненно прошла мимо него, усмехнулась и бросила небрежно:
— Родится еще, и того будешь нянчить! — И неспешно направилась к колодцу, помолодевшая, гордая своей любовью.
Павел поперхнулся от злости и бессилия: черт знает, что творится на свете!
По тропинке, двигая большими ботами, шел к Павлу Сережка с жестяной коробочкой в руках. Свирепый взгляд дяди, стиснутые до каменных бугров на щеках зубы не остановили его; мальчик привычно вложил свою руку в большую, шершавую дядину ладонь, настойчиво потянул Павла к дому…
19
Домой Коптильников вернулся размягченным, мятущуюся душу погладила ласковая женская рука, успокоила; окрепла решимость действовать. Он послал старшую девочку за Кокуздовым и Омутным — захотелось перекинуться словом с бывшими соратниками. Кокуздова и Омутного, после того как захватили их в амбаре с поличным, вызывали в район, следователь завел дело, но пока отпустил домой, взяв с них подписку о невыезде.
К Коптильникову они пришли с темнотой, долго вытирали ноги, прежде чем переступить порог, робко сели на принесенные хозяйкой табуретки — на стулья никому не разрешалось садиться; они ощущали неловкость от незнакомой, неприветливой мебели, покрытой ледком лакировки.
Приглашенные заметили в Коптильникове перемену: он сходил в баню, огненным веником долго и усердно выпаривал из себя ядовитые соки — как, смеясь, любил он выражаться — и сейчас сидел за столом возле большого, исходившего в пару самовара, распаренный докрасна, подобревший и оживленный; на шее, по старому обычаю, висело полотенце.
— Придвигайтесь ближе, — пригласил он гостей, налил им чаю в глубокие чашки, но тут же спохватился: — А может, водочки пропустите? Нет? Ну, пробавляйтесь чаем. Индийский…
Голубые, словно тщательно вымытые глаза его хитровато светились.
Кокуздов обдернул куцый пиджачок, пригладил ладонью реденькие волосики на розовом темени, подобрался к уголку стола и налил чай в блюдце, во всех его движениях сквозили испуг и ожидание опасностей, от каждого шороха, скрипа или шага он вздрагивал и озирался… Омутной же как будто и не изменился совсем, заключил в ладони горячую чашку, склонил над ней рябоватое, отяжелевшее лицо, угрюмо молчал: не до чая…
— Не у дел, герои? — заговорил Коптильников, веселея. — Не привычно, поди, под следствием-то жить?
Кокуздов зябко поежился.
— Под прокурорским оком ходить неловко. Словно в каждом ботинке по пять гвоздей вылезло, так и жалят пятки!
— Надо было думать, — осуждающе проговорил Коптильников. — Куда вас понесло? Мало вы хапнули добра? Вам еще и просо понадобилось. Позарились!..