От раскаленных, надсадно воющих моторов било жаром, в радиаторах клокотала вода, тросы лопались, как струны. Совхозная машина, завязнув «по уши», всем брюхом легла на дорогу.
— Все, — с безнадежностью сказал Шурей Килантев, шофер, нескладный парень с большими, растрепанными губами, и сел, обессиленный, на подножку, растер на щеке мазки грязи. — Не пробьемся. Ну, куда там! Назад надо тянуть, пока не потонули совсем…
— А семена? — Павел Назаров, не терявший самообладания, державший грузчиков и шоферов в кулаке, и сам встревожился: засели, кажется, на всю ночь.
— Что семена! — визгливо всхлипнул Шурей. — Подсохнут дороги — привезем. Не подыхать же тут!.. — Взглянув на Павла, с решимостью надвигающегося на него, в испуге откинулся, ударившись затылком о ручку дверцы, выставил локоть. Павел сильно, до хруста, сдавил ему плечо, но заговорил мирно:
— Ты устал, Шурей, посиди, отдохни. — И заставил себя улыбнуться.
— Вот еще! Не дома на печи сидеть. — Шурей вскочил, выдернул из колеи лопату и засуетился возле увязнувшего ската.
Павел подозвал Мотю Тужеркина.
— Что будем делать? — И взглядом показал на зарывающиеся в зыбке колеи колеса, на шоферов и грузчиков; они стояли возле передней машины и, тяжело отдуваясь, с жадностью курили.
На утомленном, в звездах засохшей грязи лице Моти расплылась неунывающая ухмылка; он приподнял руку и прислушался. Когда наступило затишье, из-за бугра донесся натруженный рокот мотора.
Мотя достал из-под сиденья что-то завернутое в газету и зашагал по полю напрямик, за бугор — на поклон.
Вскоре к дороге подполз гусеничный трактор, подцепил и выволок головной грузовик…
* * *
Невозмутимость председателя колхоза, казалось, выворачивала Леньку Кондакова наизнанку, он просто изнемогал от бессилия, от гнева.
— Какие дни уходят! — стонал он. — Ведь их не схватишь за подол, не остановишь, не вернешь… Ах, дурак я! Надо было самому сопровождать машины на тракторе. Тогда знал бы наверняка, что семена будут. А то сидят, чай, ребята где-нибудь в овраге, загорают — жди!
— Пробьются. — Видимо, самообладание давалось Аребину с большим трудом. — Каких орлов послал: Павел, Матвей Тужеркин! Пробьются!
— Легко сказать, пробьются, — проворчал Ленька. — Эх, Владимир Николаевич, сидеть бы вам в вашей столице, бумажки ворошить!
— И рад бы, Леня. — Аребин ничуть не обиделся или сделал вид, что не обиделся. — Да вот как получилось: говорят, надо выправлять положение в колхозе… Думаешь, тебе одному жалко этих дней?.. Другие колхозы сеют, а мы стоим. Потерпи еще немного, дружок.
Аребин ласково похлопал его по открытой груди.