— А какъ демократъ, такъ что? — неустрашимо заявляетъ товарищъ Соймонова. — Плакать надо?.. Надо лучше понять, въ чемъ дѣло!..
— Демократы подлецы, — заявляетъ слесарь угрожающимъ голосомъ.
— А погромщики злодѣи, — такъ же громко возражаетъ товарищъ Соймонова.
— Что? — голосъ слесаря повышается на полъ-октавы. — Что ты говоришь?
— Воры, разбойники, трусы, — подтверждаетъ товарищъ Соймонова — только на старухъ да на ребятишекъ. Желѣзными палками старыхъ женщинъ колошматить по головѣ; развѣ это не разбой?
— А ты видѣлъ? — грозно вопрошаетъ слесарь и даже поднимается съ мѣста.
— Весь городъ видѣлъ, не я одинъ, — возражаетъ товарищъ Соймонова, — а вы зачѣмъ кричите? Я и такъ слышу.
— Демократы не хотятъ худого, — съ своей стороны заявляетъ молодой Соймоновъ.
— Хотятъ скорѣе хорошаго. Малый кусокъ счастья для всякаго бѣднаго человѣка…
— А ты чего? — огрызается слесарь. — Драть васъ некому и этого бѣднаго человѣка вмѣстѣ съ вами.
— Руки короткія, — возражаетъ сынъ Соймонова. Къ моему удивленію, старикъ Соймоновъ тоже обидѣлся на безцеремонный окрикъ слесаря. — Что ихъ ругать, они отецкія дѣти, не подкидыши какіе!..
— Вы бы, ребята, пошли на другую половину! — предлагаетъ онъ молодежи. — Вамъ тутъ невмѣстно со стариками свариться.
Молодежь поднимается съ мѣста и уходитъ.
— Если угодно, — начинаетъ съ своей стороны второй слесарь, — я вамъ о погромѣ скажу:
— Дѣйствительно, это стало сочиняться послѣ Кишинева. Въ людяхъ сталъ разговоръ, что, значитъ, теперь время хорошее, можно евреевъ бить. Начальство не запрещаетъ.
А евреи стали говорить: — «Насъ много тутъ. Это вамъ не Кишиневъ, мы вамъ покажемъ». Дальше и больше, стали евреи приготовляться за нѣсколько мѣсяцевъ. Позаводили револьверы, орудіе и все такое; думаемъ, къ чему они готовятся, къ защитѣ, или къ побѣдѣ, или къ чему? Потомъ пошли по городу разные слухи. Напримѣръ, будто въ Любенскомъ лѣсу шесть тысячъ демократовъ сидятъ съ пушками, и что непремѣнно они придутъ ночью и разобьютъ Слободку, или про Габриченкову семью, будто ее вырѣзали. — «Надо обороняться — говорятъ, — русскимъ тоже». Напримѣръ, уже другой день послѣ погрому, шли мы втроемъ, мастеровые, смотримъ, съ Горѣлаго Болота идетъ толпа крестьянъ, человѣкъ за 75. — Я говорю: ребята, пойдемъ прогонимъ ихъ, они тоже хотятъ чего-нибудь сдѣлать. — Подошли.
— Вы куда идете, хлопцы?
— А мы слышали, что здѣсь евреевъ разбиваютъ.
— Ну такъ что съ того?
— А мы тоже такіе люди, у насъ ненависть есть.
— Маршъ назадъ!
— А ты что за баринъ?
— А не баринъ, но не хотимъ этого. Вы пришли неизвѣстно откель, разобьете тутъ, а будутъ позорить городскихъ жителей. Кто вамъ желѣзья далъ?