Не сказываютъ и не уходятъ. А сами всѣ съ желѣзьями и мѣшками, для грабежа значитъ. Тутъ подъѣхалъ подполковникъ Абхазскаго полка на лошади. — «Вы чего тутъ?» — Я сказалъ. Говоритъ: «бросьте желѣзья». Тутъ ихъ завернули, погнали до церковной площади…
— Какая же это защита? — замѣтилъ я съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ, — это грабежъ.
— Я не къ тому, — возразилъ слесарь, — а вотъ къ чему. Шли мы назадъ. Смотримъ — въ окошкѣ господинъ Авиловъ съ женой. — «Что тамъ такое?» — Представьте, крестьяне пришли разбивать жидовъ. — «А представьте такое положеніе, развѣ не слѣдуетъ.» — А за что по-вашему? — «Какъ за что? Въ Брилѣ вырѣзали нѣсколько семействъ, въ Пшонкѣ монашекъ вырѣзали и монастырь сожгли, а сегодня ночью, говорятъ, нападутъ на Слободку. Какъ же не обороняться?»
— А кто распустилъ этотъ слухъ? — спросилъ я.
— А чортъ ихъ знаетъ кто, — сказалъ слесарь. — Бабы больше, а кто говоритъ, будто слыхали отъ прохожихъ…
— А непремѣнно бабы! — подтвердилъ колесникъ съ короткимъ смѣхомъ. — Онѣ особенно любопытничали. Кто пробѣжитъ мимо: — «Что, что новаго?» — «Рѣжутъ евреи русскихъ, рѣжутъ, вотъ сюда идутъ». — Ухватится за своего мужика, не пускаетъ на улицу…
Повидимому, онъ хочетъ придать разговору болѣе легкое направленіе, но неукротимый первый слесарь не поддается на компромиссъ.
— Не бабы, — возражаетъ онъ тѣмъ же мрачнымъ тономъ. — Намъ говорили не бабы, а умные люди. — Онъ называетъ имена нѣсколькихъ лицъ, извѣстныхъ всему городу своимъ печальнымъ вліяніемъ въ дѣлѣ погрома. — А теперь судъ затѣяли, — прибавляетъ онъ мрачно. — Ну, да все равно, я и газету не читаю. Хоть три года судитесь, нашимъ ничего не будетъ. Судъ на нашей сторонѣ…
— Мужики нешто не боялись, — замѣчаетъ старуха, — никому не охота, чтобы его, какъ барана, зарѣзали.
— А то! — признается старикъ. — Мы спрятали, можетъ, сорокъ евреевъ, а сами думаемъ, если евреи одолѣютъ, не погромили бы они насъ… Но только я самъ бы человѣкъ двадцать разогналъ, — прибавляетъ онъ съ увѣренностью. — Взялъ бы отворотку, да какъ махнулъ бы…
— А деревенскіе мужики боялись пуще городскихъ, — вставляетъ зять Соймонова, который предпочелъ остаться вмѣстѣ со стариками, быть можетъ, привлекаемый бутылкой, стоящей на столѣ.
— Напримѣръ, во вторникъ пошла опять суматоха, мужики побѣгли, стали уходить, лошадей гонятъ, кричатъ: «На базарѣ бѣда!» Тутъ городскіе жители стали имъ говорить: — Вы чего же утекаете? вы, коли то, отправьте бабъ, а сами выходите на битву.
— Конечно, — прибавляетъ старуха, — если бы настояще потрогали, всѣ бы встали, никто бы не усидѣлъ, тутъ бы и бабы ухваты побрали и пошли.