— А какъ вы думаете, — задалъ я новый вопросъ, — если бы не войско, какъ бы вышло съ погромомъ?
— Если бы войско не заступилось, — призналась чистосердечно старуха, — чего бы евреи русскихъ не побили. Потому нашъ вступается не всякій. Потому онъ говоритъ, что кто завздымался, пускай разбирается. А евреи не смотрятъ, кто бы не завздымался, всѣ бѣгутъ.
— Очень нужно вступаться за погромщиковъ, — возражаетъ другой старовѣръ, — имъ дай волю, они, пожалуй, и наши дома раззорятъ.
Онъ одѣтъ опрятнѣе своего угрюмаго товарища и, очевидно, владѣетъ настоящимъ домомъ, а не хибаркой.
— Зачѣмъ бы русскіе дома тронули! — угрюмо возражаетъ первый слесарь. — Напримѣръ, кто русскіе, встали противъ своихъ домовъ, иконы вынесли. А гдѣ видятъ, домъ забитъ, ставни закрыты, тутъ и давай разбивать, а городскіе ребятишки бѣгутъ, подбираютъ. Потомъ у нихъ спрашиваютъ, гдѣ еще есть лавки еврейскія?.. — «Вотъ здѣсь!» — Тутъ опять разбиваютъ.
— Ну да! — проворчалъ сердито сосѣдъ. — А если въ русскихъ домахъ евреи живутъ. По-вашему какъ?… Поневолѣ приходилось заступаться за свое добро. Они вѣдь и ставни и стѣны, все разобьютъ, не постѣсняются.
— Вотъ у моего товарища Кузнецова, — началъ второй слесарь, — такъ и вышло. Это, когда погромъ начался, онъ прибѣжалъ ко мнѣ. — «Пойдемъ, говоритъ, пожалуйста, со мною, у меня, говоритъ, есть револьверъ, да что я сдѣлаю противъ многолюдства! Пойдемъ, станемъ передъ воротами, чтобы не допустить, а то домъ разобьютъ». — Ну, я согласился и пошелъ. Приходимъ, а они уже и домъ разбили, и стекла всѣ выбили, двери сорвали съ петель. А евреи, Богъ вѣсть куда, убѣжали. Ну, думаю, ничего не подѣлаешь. Дай хоть сосѣдній домъ загородимъ.
— А толпа уже подходитъ: цегельники (кирпичники), мѣщане изъ Монастырька, и у всѣхъ желѣзья на плечахъ, какъ будто ружья у войска. Я вскочилъ во дворъ и загородилъ четыре квартиры; все знакомые жили, оттого и загородилъ; первый столяръ, второй водовозъ, третій извозчикъ, четвертый чернорабочій на лѣсопильнѣ, Роднянскій, все бѣдные люди.
— Чего тебѣ надо? — говорятъ.
— Тутъ, — говорю, — мой интересъ страдаетъ, тутъ стоитъ моя машина и мой шкафъ, — у столяра будто бы. — А еще, говорю, вы бы хоть Лурье разбивали, человѣкъ богатый, банкеръ, а то куда вы пришли, на нищету! — Такъ не слушаютъ. Стали вродѣ какъ звѣри изъ дикихъ лѣсовъ, такъ и прутъ. Два раза приходили во дворъ. Въ межуткахъ Роднянская бѣгала заявлять помощнику пристава Маханскому: «Насъ разбили». — «Какъ, — говоритъ, — да вѣдь ты цѣла!» — А на утро Маханскій пришелъ на квартиру къ Роднянской. Она говоритъ: «Ваше благородіе, мы вчера васъ звали, чтобы насъ защитить, а вы не пришли, а сегодня вотъ пришли».