Тем более, ночью…
Володя жил в старом кирпичном доме, на пятом этаже, без лифта. Сумку мою он вынул из машины, и нести не позволил. А в подъезде закинул голову вверх, оглядывая лестницу.
— Заберетесь? Если что — можно постоять передохнуть…
Он же не знал о моих тренировках по подъему к беломраморному козлу…
У него была двухкомнатная квартира. Мужской уют. Я люблю его больше, чем женский… Меня всегда раздражало, когда подруги многословно извинялись за беспорядок в комнате — а всего-то на постель был небрежно брошен халат. И это их: «Дай, я подстелю салфетку… Позволь, еще раз сполосну чашку»… Все это отнимало время у чего-то более нужного, важного…
…Володя вынул постельное белье. Не новое, но чистое, аккуратно сложенное. Он положил стопку на диван.
— Время позднее… Но давайте все же поужинаем… У меня есть чай, колбаса, хлеб…Сейчас достану.
Немного погодя мы сидели в кухне, и перед каждым стояла кружка с чаем. Володя нарезал колбасу толстыми кусками. Когда я была маленькой — это было время пустых полок в магазинах. Колбасу выдавали по талонам. Ее резали тоненькими, полупрозрачными кусочками, чтобы на дольше хватило… Я мечтала съесть вот такой бутербродище, какой Володя протягивал сейчас мне…
А потом я стелила постель, и подушка тоже была из моего детства — старая, очень мягкая, со сказочными медведями…
Я проснулась в шестом часу утра. Наверное, волнение перед тем, что принесет нынешний день, не давало покоя. Самую тяжелую усталость я стряхнула глубоким забытьем, и теперь на первое место выступил страх.
Я включила светильник — узкая белая трубочка отбрасывала неяркий свет. На стене обрисовалась моя тень. Она имела сейчас какой-то зловещий вид. Казалось, она сама — вне моей воли — поднимет сейчас крючковатый палец и погрозит: «Ужо тебе»…
Володя постучал в дверь.
— У вас все в порядке? Или просто встаете уже?
— Входите, — отозвалась я, — Не спится чего-то… Страшно…
Он вошел и сел на край дивана. Ничего не говорил, будто задумался. Но я чувствовала его рядом, и стало легче.
Он потянулся, достал гитару, которая, оказывается, стояла где-то в закутке, за тумбочкой. Самая обычная гитара, дворовая…
Руки у него были большие, а пальцы крепкие и сильные… После Ричарда Дица я никогда уже не услышу виртуоза, но Володя и не претендовал ни на что большое, как на «три аккорда» доморощенных бардов.
Голос его — низкий, глуховатый… И вот уже багульник цветет где-то на сопках…
Возле палатки закружится дым,
Вспыхнет костер над рекою…
Вот бы прожить мне всю жизнь молодым,
Чтоб не хотелось покоя.
— А вы видели багульник? — спросила я.