Для записи The Idiot студию снимал Дэвид Боуи, и он же, по словам Джима, владел мастер-лентами, то есть был в позиции силы. Теперь Джим считал, что Дэвиду надоел рок-н-ролльный балаган Игги, а самому Джиму «был уже поперек горла этот Боуи, так что были всякие трения». Но обоих вдохновлял новый проект, и взаимное раздражение все же сочеталось с уважением: как говорит Джим, «конфликты идейные, а не личные».
Тут же началось соревнование: кто больше песен напишет. Боуи позвонил Карлосу Аломару и попросил стать музыкальным директором группы, что в случае с братьями Сэйлс, да, наверное, и с самими Боуи и Игги, было все равно что укрощать крайне нервного чистокровного жеребца. Аломар с удовольствием взялся совладать с их, как он выразился, «безграничной разнузданностью»: по заказу включать и выключать неуемных Сэйлсов вряд ли получится, но в нужное русло их энергию направить все же можно.
И для Боуи, и для Игги Lust For Life стал первым чисто берлинским проектом, и берлинская атмосфера крепко въелась в самые бороздки этой пластинки. Оба, как и братья Сэйлс, уже погружались в пучину декаданса в Лос-Анджелесе, но в Калифорнии это была просто бесцельная саморастрата, а Берлин давал возможность обратить ее в искусство. В Берлине был другой, высший класс декаданса, он не высасывал энергию, а фокусировал. И при этом постоянное присутствие Берлинской стены; Карлос Аломар вспоминает, как прекрасно видно ее было из студии номер 3: прямо на уровне глаз будка с вооруженными солдатами, «а за ней – пустая мерзость, возможно, минные поля, и на горизонте силуэты зданий. Мрак, уныние и безнадежность». Это наложит отпечаток и на следующий альбом Боуи, “Heroes”, с его напряженной, колючей музыкой. Но на Lust For Life призрак Стены проявится в плотской страсти и радости – подобно тому, как Лондон и Берлин во время войны были затоплены сексуальной энергией. В этом аванпосте западного мира они, прежде всего Джим, нашли особенный, странноватый покой: «Я жил на коксе, гашише, красном вине, пиве и немецких сосисках, у меня была отдельная квартирка, я спал на раскладушке и принимал холодный душ». Да и Игги, по словам Тони Сэйлса, «выложился».
К началу записи в июне Дэвид уже подготовил несколько черновиков: что-то записал на кассету, что-то сыграл музыкантам на электропиано, но в студии все песни были радикально переработаны, а другие возникли с нуля. Тон задал заглавный трек; аккорды, с которых начинается “Lust For Life”, вдохновило стаккато немецкого духового оркестра с телеканала американских вооруженных сил, и песня, по словам Джима, была сочинена на укулеле в квартире Дэвида. За нее немедленно ухватился Хант Сэйлс, выдал узнаваемый жизнелюбивый ритм, и за ним потянулась вся команда. «К такому ритму контрапункт не сыграешь, – говорит Аломар. – Оставалось только следовать за ним». Такие ритмы еще с 80-х годов 19 века тарабанили на холмах севера Миссисипи освобожденные черные американцы, оповещая о празднике соседей на много миль вокруг.