Одевшись, Ковач зашагал по направлению к поселку, время от времени осматривая окрестности в бинокль. И, наконец, заметил то, что искал: еле заметную фигурку в белом балахоне и с мольбертом — работающего художника. Ковач направился прямо к нему. За два золотых империала он с ним быстро договорился, хотя и вызвал у художника некоторое недоумение. Ковач, однако, был крайне доволен этим знакомством, потому что художник проживал в соседнем поселке, что хотя бы отчасти гарантировало отсутствие сплетен и пересудов.
* * *
Под конец третьего дня пребывания гостя в пансионате жильцы были просто шокированы заявлением Ковача о том, что он уходит и ночевать вряд ли вернется. Верочка и Эллочка понимающе переглянулись и язвительно улыбнулись, услышав поспешное заявление господина Ковача о том, что он уговорил старую «колдунью» показать ему редкие растения, которые расцветают только ночью…
…Старуха жестом велела Ковачу раздеться до пояса и лечь ничком на охапку душистого сена — так могут пахнуть только горные травы, подумал он. Краем глаза он не без опаски наблюдал, как старуха, что-то бормоча и приплясывая, поднесла поближе к нему котелок с каким-то варевом из трав и кореньев, который сняла с огня, очевидно, недавно. Накатала ладонями длинную колбаску из сырой глины и обложила ей вкруговую рану Ковача, покрепче прижав ее к коже.
Присев рядом, она дала «пациенту» выпить полную чашку какого-то резко пахнущего варева. И опять-таки жестами, как могла, объяснила, что сейчас будет очень больно, однако потом боль постепенно пройдет, и утром он встанет здоровым.
Старуха вновь стала приплясывать вокруг Ковача, время от времени пробуя пальцем снадобье в котелке и продолжая потчевать его резко пахнущим варевом. Постепенно Ковач почувствовал что-то вроде опьянения и одновременно легкости во всем теле. Он прикрыл глаза — и тут же рванулся от жгучей боли, когда старуха, зачерпнув полные пригоршни горячего снадобья, плеснула им на воспаленную рану. Он не вскочил на ноги только потому, что старуха с неожиданным проворством села ему на спину и продолжила втирать в рану жгучую смесь.
Зелье постепенно остывало, жжение стало терпимым. А старуха все заставляла его пить из чашки, но теперь уже какую-то другую, как ему показалось, жидкость. Потом накрыла «пациента» тряпкой и принялась монотонно подвывать, заменяя, видимо, своим воем колыбельную. И Ковач уснул…
На рассвете он открыл глаза и увидел старуху, увлеченно разглядывающую свой «гонорар». Заметив, что «пациент» проснулся, она впервые за все время знакомства улыбнулась ему беззубым ртом, сдернула «покрывало» и жестом велела подняться.