— Простите за нескромный вопрос: вы ведь поддерживали отношения с отцом невесты?
В столовой, оживленно что-то обсуждая, появились Куропаткин и товарищ прокурора Лопухин. Поздоровавшись, они моментально поняли, что здесь происходит что-то серьезное, и оба, не сговариваясь, умолкли. Привстав и поклонившись вошедшим, Агасфер продолжил:
— Да, он три или четыре раза приезжал в Ченстохов. Последний раз — после гибели Александра II, когда, по традиции, была объявлена всеобщая амнистия. Он говорил, что Настенька на грани нервного срыва. Что она не хочет оставаться старой девой, хочет иметь детей и все еще любит меня… Я тогда чуть не смалодушничал, признаюсь вам. И родители мои были еще живы… Но выдержал! Это был его последний визит ко мне.
В библиотеке воцарилось глухое молчание. По крайней мере, у трех из четверых присутствующих вертелся на языке вполне закономерный вопрос: почему?!
Собственно, и ответ был налицо: объявись Берг после манифеста об амнистии, вряд ли это стало бы счастливым концом длинной страшной «сказки». Оставление воинской службы, нарушение присяги, хлопоты по возвращению прав состояния и дворянства… И везде, в любой чиновной инстанции, он слышал бы в глаза или вслед: а-а, это тот самый Берг… А каково бы было слышать такое Настеньке, детям?
Тот самый Берг…
Словно опомнившись, Агасфер медленно, как воду, не поморщившись, выпил коньяк из давно нагревшегося бокала. Вопросительно поглядел на Зволянского:
— Ваше превосходительство, вы не умеете ничего делать наполовину, я понял это уже давно. У вас ведь есть фотография Настеньки… Вещественная, так сказать, улика. Может, даже с ее детьми — покажите мне, пожалуйста!
Присутствовавшие переглянулись. Самое удивленное лицо было у директора Департамента полиции. Как у священника, которого на базаре толпа вдруг обвинила в краже… Куропаткин нахмурился и сурово кивнул. Сергей Эрастович оскорбленно пожал плечами, взял с книжной полки давно уже приготовленную папку, щелкнул замочком, положил перед Агасфером черный сафьяновый прямоугольник.
Помедлив, тот раскрыл папку, взял в руку фотографию увеличенного формата.
Молодая женщина с тремя мальчишками возраста 12–15 лет была запечатлена на фоне заднего колеса коляски. Женщина чуть наклонилась, обхватив руками своих сыновей и строго глядя в объектив фотокамеры.
Это была и она, и не она. Память Берга до сих пор бережно хранила ее лицо, обоняние — запах тонких, словно всегда чуть растрепанных у основания волос.
Берг вглядывался в лица мальчишек, которые вполне могли быть его — его!