…Мы стояли у моей кровати, которая после отъезда курсантки Фруктовой вновь стала моей. В доме было тихо, никто не проснулся, и наше возвращение, как и исчезновение, вроде бы прошло незамеченным. Верный доберман беззаботно зевнул во всю пасть, помахал мне обрубком хвоста и отправился досыпать на своё место. Даже спокойной ночи мне не пожелал, скотина эдакая. Хотя при желании и мог бы.
Впрочем, к последнему я отнёсся философски, тихо щёлкнул переключателем ночника и вскрыл конверт. Да, вот так просто, хотя, конечно, это нарушало все мыслимые традиции. Всё следовало делать иначе. Как всякий нормальный гот я был обязан прочесть прощальное письмо моей девушки именно ночью, при свете луны и звёзд, едва сдерживая скупые слёзы и кусая губы!
Так принято в нашей среде. Но Марта не была готессой, да и назвать её «моей» девушкой было пока слишком самонадеянно. Мы оба стремились к отношениям, но ни мне, ни ей просто не позволяли сделать очередной шаг навстречу. То работа, то бесы, то чёрный ангел, то местные проблемы, то черти, то Якутянка, то… Сколько ж так можно?!
С другой стороны, как философ, наоборот, я мог вообще не вскрывать этот конверт, давая самому себе болезненно-сладостную возможность мыслью растечься по древу. В этом смысле письмо даже не нужно читать, его достаточно самому себе просто придумать и не в одной, а минимум в трёх и более прямо противоположных версиях. К примеру, в лирической, криминальной, драматической, любовной, комической, наркотической, сентиментальной, матерной, бессмысленной, ну и так далее согласно вольно продолжаемому списку.
Да лысина Сократова, всё было не так! Разумеется, ничего ждать и придумывать я не стал, а вскрыл конверт, достав сложенный вчетверо лист бумаги. У Марты был округлый, красивый почерк отличницы. Которым, собственно говоря, было написано всего одно слово: «Прости».
Ниже вместо подписи прилагался отпечаток её губ красной помадой. Коротко, внятно, эффектно, и, самое главное, мечтательно философствовать по этому поводу теперь можно хоть до утра.
Как ни странно, с этими мыслями я очень быстро уснул. Был момент, когда, перед тем как сунуть письмо под подушку, я вдруг захотел поцеловать оттиск её губ, но, хвала Розанову и Кафке, отпустило. Сон накрыл меня сразу, а вот сновидений как таковых, кажется, не было, по крайней мере, я их не помню.
Утром встал сам, довольно бодро, несмотря на колющую боль в боку и левом локте. Переломы рёбер страшны лишь тем, что осколок может поранить печень, лёгкие или другие важные органы. Но, со слов отца Пафнутия, у меня вроде бы лишь пара-тройка серьёзных трещин, значит, достаточно просто бинтовать и не перегружать организм тяжестями. Непонятно, конечно, чего так долго меня проверяли врачи? Ну и бог с ним, заживёт само, главное – перетерпеть.