Сказав это, она взяла одну из свечей, горевших над столом, и поставила ее на выступе над кроватью.
- А если даже нам и писано столько же жизни, сколько в этом фитиле, должны ли мы колебаться зажечь его? – сказала она, после чего направила на меня пристальный взгляд. – Люби меня, Альфредо.
- Сейчас?
- Незамедлительно.
- А твой дар девственности?
- Не нужен мне больше мой дар. Более всего, милый, я жажду твоей любви.
- Тогда давай заключим наш союз перед алтарем.
- А если нам не хватит на это времени?
Маргарета отстегнула застежку, и ее одеяния упали на пол. Благодаря снежно-белой коже, девушка выглядела словно античная статуя Праксителя или Мирона, совершенная в каждой мелочи. К тому же теплая и без каких-либо повреждений.
И я приблизился к ней, одновременно сбрасывая свою одежду.
Добрый мой Боже! Я так желал и сразу боялся этого мгновения. Мы обнялись, обмениваясь неспешными поцелуями, то легкими, словно прикосновения мотылька, касаниями, то сильными, чуть ли не до крови, засосами, напоминающими раздавливание малин. Тело Маргареты вилось в постели, разыскивая мое, ее ладони вели меня к глубинам невысказанного наслаждения.
Когда я вошел в нее, она вскрикнула, только в крике этом прозвучала боль, смешанная с наслаждением. А наслаждения, судя по урчанию, было все больше и больше. Маргарета и пенилась, словно гейзер, напухала, будто дрожжевое тесто. Она была мечтой, о которой так долго думал, проявляющейся в розовости шеи, грешной усмешке, стоном окончательного удовлетворения.
После того мы лежали, вжавшись друг в друга, словно половинки одного плода, что нашли себя в бескрайней вселенной. Потом занялись любовью еще раз, и снова, так что теперь она очутилась надо мной. Волосы ее образовывали вокруг головы то ли туманность, то ли темный ореол. И так мы галопировали среди ночи, между вечером и рассветом, не обращая внимания на окружающий нас мир..
Не знаю, когда я провалился в сон. Видения, похоже, были прекрасные, к сожалению, я их не запомнил. В себя пришел, чувствуя тело божественной Маргоси, прижавшееся ко мне по всей длине, безопасное, теплое, ласковое… Последняя свеча погасла, оставляя тонкую струйку дыма. За окном уже розовело утро нового дня.
Кто-то скребся по крыше. Что, ошалевший от похоти кот глядел на нас через вытяжку?
Я приподнялся на локтях, голый, выискивая взглядом пистолеты. Те лежали где-то в багажах, не способные к бою. Тем временем крышка на потолке поднялась. Я увидел тонкие, паучьи ноги, рейтарские сапоги… Пришелец спрыгнул на пол, в зубах у него был нож, кривой татарский кинжал; в кобурах на поясе были воткнуты бандолеты.