- Так это ты сделала? – изумленный, спросил я у девушки.
Побледневшая, она энергично кивнула.
Труп я спрятал в спальной нише; разбудив трактирщика, нанял дополнительную пару лошадей, говоря, что срочные дела вызывают нас в Замостье. Вот только, удалившись на пару стай от корчмы, боковыми топами мы пустились в сторону Любартова. Никто за нами не гнался. Часто меняя лошадей, мы ехали как можно быстрее. Вскоре взошло солнце.
Оно наполнило наши сердца надеждой. Маргарета, как для не случившейся монашки, прекрасно держалась в седле. Ветер и солнце покрыли ее недавно еще бледное лицо румянами, так что я не мог отвести от нее глаз. Подгоняя конец, к вечеру мы добрались до Лукова, питая надежду, что возможную погоню оставили далеко позади себя.
В придорожном трактире я снял чистую и светлую комнату, расположенную на втором этаже. Для большей безопасности Маргося осталась в одежде гайдука. Так как слуга должен был спать в одной комнате со мной, для него приготовили постель у двери. Я заказал горячую ванну, так что слуги наготовили кипятка и доставили аккуратную кадку, ужин тоже доставили в комнату. Когда девушка была готова погрузиться в \ту ванну, я тактично покинул комнату и пошел проведать окрестности трактира. Никого подозрительного не увидел. Когда я вернулся, Маргарета расчесывала свои прекрасные, блестящие волосы. Освещенная огоньками свечей, она казалась явлением не от мира сего. Любил ли я ее? Не знаю. Скорее, восхищался, любовался. Желал…
Ибо, что такое любовь? В своей ранней жизни я узнал пару необыкновенных и не сравнимых ни с кем-либо еще женщин – божественную проститутку Беатриче, удивительнейшее воплощение древней Кибелы; синьору Вендом, лишенную притворной стыдливости замужнюю женщину, или же Леонию, чудесный цветок, выросший из сицилийской почвы… Других случаев считать не стану. Каждая была иной, и у каждой в моей душе имеется собственный уголок, словно в музее памяти. Возможно, их следовало бы сравнить со стихиями: тогда бы Беатриче была пылающим огнем, Леония – изменчивой и живой водой, ну а Агнес – землей, Матерью. До сих пор мне не встречалось небо – вот им как раз могла стать Маргарета по причине своей таинственности, под которой я предчувствовал все на свете стихии, включая сюда и торнадо.
За ужином, когда я резал ножом куски мяса, подавая их попеременно, ей и себе, был задан панне Хауснер, не могла бы она сейчас в зеркало поглядеть, чтобы узнать, а ничего ли нам не грозит. Маргарета отрицательно покачала головой.
- Разве пан Михал не говорил тебе, что собственную судьбу видеть невозможно. Это ведь так, словно бы мы сами собой тень на будущие деяния отбрасывали.