Правда, Париж того времени был городом, только-только поднимающимся на ноги после братоубийственных войн, в которых католик резал гугенота и наоборот, а взаимное сожжение на кострах сделалось главной формой общественного дискурса.
Благословенным было время мира и правления Генриха из Наварры, а в особенности – его министра Максимильена Сюлли де Бетюн, который позволял цвести предпринимательству, всяческим наукам, ну а еще – флирту, который в крупном городе можно было познать легче, чем где-либо еще!
Тогда я со вкусом пробовал все предлагаемые жизнью блюда, не мороча себе голову от того, что от этого пиршества могу подхватить какое-нибудь несварение или какую-то иную стыдную хворь. Я продолжал уроки рисунка у нескольких мастеров, хаживал на наиболее интересные лекции в Сорбонне, когда же возникала возможность, охотился на молоденьких служанок, жаждущих чувств и лапанья, поскольку к платной любви особой предрасположенности не имел.
Правда – как говаривал Учитель – "любая любовь платна, вот только оплата осуществляется в более или менее изысканной форме". Не знаю, было ли это результатом его размышлений или опыта, о котором я совершенно ничего не знал, поскольку при внешности il dottore трудно представить какую-нибудь девицу, которая бы в аффекте потеряла бы ради него голову, разве что по пьянке, в подвале, темной, безлунной ночью.
Впрочем, в те годы женщины совершенно его не интересовали, поскольку алхимические исследования и встречи с подобными ему чудаками полностью поглощали его внимание.
Иногда я ругаю себя, что так мало проводил с ним времени, что мог бы узнать от него значительно больше. Другое дело – к истинным тайнам он стал допускать меня довольно поздно, едва-едва приоткрывая двери в комнаты, наполненные сокровищами, словно в том Сезаме с Востока, о котором рассказывал мне, когда я был еще ребенком, капитан Массимо.
Но, как уже говорилось, я был молод, а мир, окружавший меня в своем ослепительном богатстве, настолько интересным, что сложно было устоять перед его прелестями.
С Агнес я познакомился в церкви, ибо а где еще может заключить знакомство человек ниоткуда, робкий итальянец без связей, которого в дворцы могут впускать только лишь как носильщика мебели или нарочного с письмом, да и тогда не позволяют ему пройти дальше кухни.
Я увидел, как она выходит из собора в компании своего супруга – урода с лицом старой, источенной развратом обезьяны, привезенной из Индии, на первый взгляд, синьором Васко да Гама, то есть, лет сто назад.
То есть, мужа я сразу и не заметил, поскольку весь мир для меня заполнился ее фиалковыми глазами, что сияли ниже края чепца, из под которого выглядывали непослушные пряди ее волос, густых и особенного, золотистого цвета.