— Было бы только откуда брать золото, государь.
— Это дело Гойма, — отвечал король, — напиши ему, чтобы он собирал акциз, откуда знает и как знает, лишь бы только не возвращался.
— До тех пор, пока ему и совсем уже незачем будет возвращаться, — проговорил князь, — слушаю, ваше величество, и исполню.
Король вздохнул… Они вошли во дворец, и Август, грустный и задумчивый, отправился прямо в свою опочивальню. Казалось, что эти любовные затруднения с Анной Гойм раздражали его гораздо более, чем все неудачи последней кампании.
Таким образом, при дворе Августа II началось царствование женщины, которая должна была господствовать здесь гораздо долее всех других своих предшественниц.
Весь двор и даже весь город с любопытством следили за ходом этой истории, исход которой разгадать было весьма нетрудно.
Однако, он совершился далеко не так быстро и не так легко, как все ожидали, судя по предыдущим случаям. Курьеры поминутно скакали к Гойму с тем, чтобы оттянуть время и воспрепятствовать его возвращению.
Каждый день графини Рейс и Фицтум совещались с князем Фюрстенбергом и придумывали сообща всевозможные предлоги для того, чтобы как можно чаще устраивать королю новые свидания с прекрасной Анной; с каждым днем графиня Гойм становилась с Августом все смелее и фамильярнее, но король по-прежнему не мог похвалиться успехами: с описанного нами вечера у графини Рейс Август не сделал ни одного шага вперед, и это уже наконец стало пугать услужливую камарилью; опасались, что королю это надоест и он вдруг совсем от Анны отступится. Другие же замышляли уже воспользоваться этой неудачей и обратить взоры своего владыки на другую, более податливую красавицу; но и хлопотуны, строившие свои планы на Анне, изо всех сил уговаривали графиню Гойм быть хоть немножко поуступчивее, только она не поддавалась и твердила одно и то же, что может быть женой, но не хочет быть любовницей. Весь успех этих дней заключался в том, что Анна теперь уже не требовала немедленного брака, препятствием к которому была королева Эбергардина, но заменила это требованием торжественного, клятвенного обязательства, что в случае смерти королевы Эбергардины король непременно на ней женится.
Подобное курьезное условие во всякое другое время и при всяком другом дворе, среди людей менее испорченных и развращенных, конечно, показалось бы безумным и невозможным, но Август, узнав о нем, только задумался и потом, насупив брови, отвечал Фюрстенбергу:
— Мне дьявольски опротивели все эти переговоры, и я решил с ними кончить.
— Не должно ли это значить, что вам угодно ее оставить? — спросил князь.