– Я тебе напугаю! – засеменила к нему со своим тазиком Васильевна. – Ишь, чего удумал! Молчи лучше – и так от тебя житья никому нету…
«А что – это мысль! – вдруг прагматично подумала Ксюша. – Именно этим, пожалуй, я ее и напугаю… А иначе она там поселится, а не мы с Олькой! А звонить туда Лиза будет мне и разговаривать – со мной…»
Пришедшая вскоре Олька на Ксюшины новости прореагировала, как и ожидалось, бурно – и радостным визгом, и жеребячьими прыжками по комнате, и лихорадочным киданием в большую клетчатую сумку маечек, кофточек, юбочек – ярких своих одежонок, хоть и купленных на дешевом китайском рынке, но таких милых девчачьему сердцу! А мать, как и ожидалось, закатила истерику. И не по причине того, что придется остаться жить в коммуналке – в конце концов, чем плохо пожить одной? Пугало ее и вызывало волну отчаянного раздражения само по себе тихое, но твердое Ксюшино «нет» – не может ее дочь знать таких слов, права не имеет! И главное – ничего на нее не действовало! Ни упреки в «неблагодарности за все, что я для тебя сделала», ни того хуже – «если бы не ты со своим ребенком, я бы давно уже свою жизнь устроила»… Сидит, голову опустила и талдычит свое – нет да нет… Непривычно – прямо по нервам бьет! Так по башке и треснула бы, ей-богу…
– Бабушка, да не парься ты! – весело обернулась к ней от платяного шкафа Олька. – Зато теперь, без нас-то, и устроишь свою личную жизнь! Приведешь себе дедка какого-нибудь, потусуешься на свободе…
– Замолчи, дрянь такая! Тебя вообще не спрашивают! Я всю жизнь вам отдала и вот осталась теперь ни с чем… Ни жилья приличного, ни денег, ни работы, ни мужа…
– Мам, я буду помогать, как смогу, пока ты работу хорошую не найдешь… – тихо проговорила Ксюша, подняв голову. – И продукты буду тебе привозить, и за комнату платить…
– Да обойдусь я без твоих продуктов! Не надо мне ничего, раз так! Надо же – рассуждает еще сидит… Работу пока не найдешь… Где я ее найду, эту работу? Не забыла, сколько мне лет?
– Да всего пятьдесят с хвостиком, бабушка! – засмеялась весело и обидно Олька. – Ты что? Мужа искать не поздно, а на работу устраиваться уже поздно, так, что ли?
– Оля, прекрати… – повернулась к дочери Ксюша. – Хватит! Собирайся лучше да спать пораньше ложись – завтра рано вставать…
Утром следующего дня, держась с двух сторон за ручки необъятной челночной сумки, они вышли из подъезда старого дома и молча направились в сторону трамвайной остановки, неуклюже обходя черные весенние лужи и по очереди перехватывая руками тяжелую поклажу.
– А маму все-таки жалко… – вдруг тихо произнесла Ксюша, оглянувшись на свое окно. – Не навсегда ведь уезжаем – а жалко. Как будто больше и не увидимся…