Из жизни Ксюши Белкиной (Колочкова) - страница 89

На первую страницу

Распрямив спину и глядя куда-то в окно, в утреннее голубое небо, она принялась медленно проговаривать незатейливые строчки детского Темкиного стихотворения:

Июльский зной… Бреду своей дорогой
По полю, по оврагу, вдоль ручья…
Как хорошо на свете жить, ей-богу —
Расплавится сейчас душа моя!
Обувку сброшу, чувствуют пусть ноги
Земли горячей каждый свежий шрам,
Пусть меховая пыль лесной дороги
Прильнет к усталым городским ступням.
Сиреневая грива Иван-чая
Лохматится угрюмым сорняком.
Как добрая жена, пчела летает
Над ним, как над похмельным мужиком…
К лицу протянет липа цвет пахучий —
Сорви тихонько, ветки не губя!
В траве кузнечик лихо отчебучит
Мне песенку про самого себя.
А мама на веранде с тетей Нютой
Варенье варят на зиму для всех!
Перехватило горло почему-то…
Люблю июль, жару и мамин смех!
А вечером с полей, подув тихонько,
Нам ветер принесет, горяч и сух,
Полыни запах правды слезно-горький
И сладкой лжи жасмина терпкий дух…

– Здорово, правда? Вы еще с тетей Аней так смеялись над этими его «пчелой – женой» и «похмельным мужиком», помнишь?

– Ну да, помню, конечно… Только ведь журналисты стихов не пишут, Дашенька! У них работа более жесткая да грязная. В чужих сплетнях копаться мало радости…

– Да какая разница, мама! Зато это был бы его выбор! Если ему этот выбор только собственное, внутри сидящее зернышко диктует – значит, так надо! И никто не вправе залезать в душу человека и ее по-своему перетряхивать! Это вообще преступление – лишать человека выбора… А кстати, я тебе сейчас покажу кое-что!

Дашка резво соскочила со стула, быстрым ветром умчалась в комнату. Вернувшись, положила перед Анютой сильно помятый листок, исписанный аккуратным мелким Темкиным почерком.

– Вот… Это я под Кирюшиным столом нашла, когда прибиралась. Это Темка писал, давно еще, и выбросил… Ты почитай, почитай! Это тоже его стихи…

Анюта, поднеся листок к глазам и близоруко сощурившись, начала тихо читать:

Отломить очередную ветку
Я с себя безвольно разрешил.
Душу-птицу в золотую клетку
Запер сам. И тряпочкой накрыл.
Каждый путь записан в книге судеб —
Изменить его мне не суметь.
Как же бедолага в клетке будет
Жить, любить и песню счастья петь?
Маетно ей там и одиноко!
Золотые прутья давят грудь.
(Сам дурак! Ведь не по воле рока
Перекрыл своей душе я путь?)
Ключ с тех пор ношу в руке холодной —
Силы воли нет кулак разжать,
Чтоб открыть ту клетку и свободной
Душу-птицу отпустить летать…
Больше не мечтаю стать поэтом —
Без тебя, душа, дела плохи.
Ты прости меня за клетку эту
И за графоманские стихи…

– Боже, Даш, как грустно… Надо бы Анне эти стихи показать… Но ведь она, наверное, как лучше хотела! – тихо произнесла Анюта, поднимая на дочь глаза. – И стихи действительно какие-то графоманские…

Следующая страница