В новом платье, в самом лучшем, которое у нее было, она отправилась на улицу. Почти вся дорога вела ее через торговый квартал, здесь никогда, кроме разве что воскресений и праздников не было так пустынно, а сегодня он казался еще теснее и радостно оживленней, чем обычно. А может быть, все эти люди тоже получили в подарок сумочки, видимые или невидимые сумочки и теперь торопились, чтобы поблагодарить дарителей?
Кэтрин, пробираясь вперед, размахивала своей новенькой сумочкой, не только, чтобы показать, что она ко всем этим остальным людям тоже принадлежит, но и для того — и это важнее! — чтобы все могли увидеть, что ее сумочка — самая лучшая. Иногда она останавливалась перед витринами магазинов, особенно, если там были большие зеркала, в которых она могла рассмотреть и себя, и свою сумочку, а если Кэтрин подходила к витрине, где были выставлены сумочки — они лежали группами или же на отдельных стеклянных подставках, — то невольно сравнивала их со своей сумочкой, которая, конечно же была лучше их всех, вместе взятых.
Это отнимало время, и горькая сладость ожидания обострялась до предела.
И теперь, когда она почти подошла к дому, где жил даритель, ей хотелось еще раз повторить свою игру; ведь это было так прекрасно! Но зыбкая граница между сладостью ожидания и горечью ожидания уже была достигнута; если бы Кэтрин вернулась назад, чтобы начать все сначала, горечь стала бы невыносимой.
И девушка не решилась на это.
Дом по известному адресу вскоре был найден. Кэтрин была немного разочарована: на медной табличке, прибитой к двери, стояло не его, а совсем другое имя, и она еще больше смутилась, когда дверь открыл не он, а какая‑то старая седая женщина в накрахмаленном чепчике горничной, которая, неласково посмотрев, резко спросила, что ей тут надо, а на робкий вопрос о нужном Кэтрин молодом человеке сразу же захотелось закрыть дверь.
— Он будет только поздно вечером.
Кэтрин по–детски вздохнула — слезы навернулись на ее глаза.
— Вечером?
Старуха кивнула.
— Да, именно так… — сделав выжидательную паузу, она поинтересовалась более мягким тоном: — А в чем‑то дело?
— Я должна принести ему ответ.
Старуха несказанно удивилась.
— Ответ?
Девушка покачала головой.
— Да…
— От кого же?
— От меня…
Старуха в дверях улыбнулась беззубым ртом.
— Кто же кого посылает? Или ты сама осталась дома?
Кэтрин непонимающе уставилась на старуху и вновь была готова расплакаться.
— Я должна…
Голос горничной стал более твердый.
— Так что же там случилось с ответом? Что‑то я не понимаю…
Кэтрин хотела было все рассказать по порядку, но у нее ничего не получилось. А ведь объясниться было просто необходимо, она ведь должна была хоть как‑то оправдаться в глазах этой женщины, и Кэтрин внезапно осенило: она открыла сумочку — открыла ее очень широко — для чего же ей было скрывать то, чем она так гордилась? — и протянула старой женщине письмо.