Войко подлетел к воротам, застучал по ним рукояткой кинжала, закричал, чтоб открывали. Стук далеко разнесся в ночной тишине. Где-то наверху заскрипела дверь, и сонный голос стражника, неприветливо спросил:
— Кто такой, что надо?
Войко сходу отличил надтреснутый голос старого вояки — Трохима Кыянца. Прозвище его пошло оттого, что без костыля — кыя, он нигде не появлялся, с тех пор, как получил тяжелое ранение в ногу.
— Княжич Воислав, — выкрикнул Войко. — Трохим, открывай!
Но стражнику, который узнал его сразу, понадобилось не меньше десяти минут, чтобы открыть ворота — видно спускался долго по крутой лестнице, стуча своим костылем..
Когда Войко въехал во двор, стараясь ничем не показать своего нетерпения, весь небольшой гарнизон, оставленный в замке и в основном состоящий из старых воинов, выстроился перед ним неровным строем. Воислав понял теперь причину задержки — гарнизон спал, небось, а перед княжичем надо вид показать. И это — когда турки могут быть на подходе.
Войко спешился, бросив поводья Трохиму, и дальше, у внутренней арки — сразу заметил карету, с запряженными цугом четверкой чистокровных саксонских жеребцов.
Забыв о разносе, который хотел учинить гарнизону, Войко отрывисто спросил:
— Карета — чья?
Трохим выдвинулся вперед, произнес почтительно:
— Так это, княжич, гость, Годфрид Гольдханд, барон, уезжает. С невестою.
Войко мгновенно вспомнил того барончика, что при его отъезде, Василинку развлекал, нахмурился, чувствуя, как ярость охватывает его.
— Где он? — выслушав по-военному короткий и четкий ответ старого воина, распорядился, — о коне позаботься!
Он махнул рукой и зашагал к входу правого крыла замка. Именно там обитала Василина, когда он был здесь последний раз. У дозорных о ней спрашивать не стал — не пристало. И потому, шел быстро, перешагивал через две ступеньки, поднимаясь на высокое крыльце. Дверь распахнулась, едва он подошел к ней. Из-за нее показался барон, облаченный в латы, а за ним девушка, закутанная в темный плащ. Капюшон скрывал ее лицо, но Войко мгновенно узнал свою Василинку.
Он замер, впиваясь в нее взглядом, о бароне старался не думать, боясь не сдержаться. Удивился, что княжна, ахнув, отступила на шаг. Факелы в коридоре потрескивали и чадили, давая неровный свет, отчего на стенах плясали причудливые тени. Войко подумал, что остался неузнанным в этом полумраке, да еще в броне, по сравнению с которой тяжелые латы барона смотрелись громоздко и напыщенно. Княжич снял с головы шлем и, стараясь говорить спокойно, произнес:
— Здравствуй, пани, не признала меня?!