Вилли заскрипел стулом:
— Не желаешь в картишки перекинуться, док?
— Нет, Вилли, спасибо, что-то не хочется.
— Может, в покер сыграем?
— Да нет.
— Моя жена говорит, чтобы я не позволял обыгрывать себя без конца.
— Ну, что ты… Всего два очка в мою пользу.
— Все равно… — Вилли встал и потянулся. — Я иду за кофе. Тебе принести, док?
— Спасибо, не нужно.
— Сегодня, наверно, мне придется ночевать дома — Шеффер здесь. — Он кивнул в сторону спящего в смежной камере старика. — Если бы я знал это за обедом, я бы дополнительно съел десятка два устриц… Четверо суток не появлялся дома. Представляю, что она будет вытворять сегодня. О-хо-хо… — Вилли сокрушенно вздохнул и заковылял в конец коридора.
Хлопнула дверь, и опять наступила тишина, нарушаемая только храпом Шеффера-пьяницы. Иногда он что-то несвязно бормотал, кашлял, переворачивался на другой бок. «Перестань о нем думать, — приказал себе Гай. — Думай о Мар, о завтрашнем дне и о том, как ты ее любишь и как надеешься на этот последний шанс».
— Я д-должен тебе кое-что ск-к-казать, — забормотал Шеффер.
«Хоть и слишком дорогая цена», — продолжал думать про себя Гай.
— П-послушай… П-послушай… П-парень… П-парень…
«Не думай о нем».
— Я тебе все объясню, парень. — Заскрипела кровать, потом ноги старика зашаркали по полу. Теперь его голос был совсем рядом, он горячо задышал ему в затылок, и Гай поморщился от запаха перегара. — Понимаешь, парень… я ведь любил ее… Собирался жениться на ней, а потом сбежал… сбежал без оглядки… испугался, п-п-понимаешь?… Испугался… не очень-то благородно с моей стороны… А Пол Монфорд — благородный человек… да, парень, оч-ч-чень благородный… все понял… все…
«Не слушай, не слушай», — твердил себе Гай, но продолжал прислушиваться к словам старика помимо своей воли. «Ты обещала, когда я женился на тебе, Эстер, ты обещала…» — вспомнил он слова отца, сказанные за дверью.
— Я убил его, парень… Твоя мать не виновата… Ты должен ненавидеть меня, парень… П-понятно?
«Я относился к нему, как…» — услышал он тогда из-за двери и побежал, как безумный, к пещере, вырытой им под дюнами. «Я относился к нему, как… я относился к нему, как…»
— Взгляни на меня, парень… Прошу тебя, парень… прошу тебя…
«Я относился к нему, как к собственному…»
— Взгляни на меня, парень.
Гай медленно повернулся и посмотрел на старика. Глаза у него были мутные и темные, мокрые губы обвисли. Он смотрел на эти губы и вспоминал, как четко очерчены они были когда-то, а глаза смотрели зорко и ясно, и нос не был покрыт сеткой красноватых прожилок.
— Я был нужен ей, — сказали эти обвислые губы.