— Все, мистер Уэлк?
— Нет… Еще минуточку, Нэнси. — Он положил фотоаппарат на пол. — Нет, продолжай смотреть на ту стену… Не поворачивай голову… Не поворачивай, поняла?
— Больше не могу, мистер Уэлк. Свет бьет прямо в глаза.
— Минуточку… Не поворачивай голову… Минуточку…
Но Нэнси повернула голову и все увидела.
Паркер уже никогда не мог восстановить в деталях, что произошло потом. Видел, как она хватала ртом воздух, кажется, кричала, лихорадочно натягивая одежду, истерически всхлипывала и бормотала что-то несвязное, потом, спотыкаясь, побежала к лестнице. «Я уволюсь… Ноги моей больше здесь не будет… Я скажу отцу… Вас арестуют…» Вдруг она остановилась, бросилась к нему, выхватила из его безвольной руки две фотографии, разорвала их на мелкие кусочки, с размаху бросила об пол фотоаппарат, крикнула: «Грязный старикашка! Мерзкий старикашка!» — и бросилась вниз по лестнице через пропахшую чернилами комнату, в теплую темень летнего вечера.
Паркер долго лежал, не подавая никаких признаков жизни. Потом он пошевелился и посмотрел на разбитый «поляроид». Он чувствовал себя выжатым, как лимон. Конечно, она не посмеет сказать отцу, да и вообще, кому бы то ни было. Но все равно ему было очень грустно. Фотоаппарату крышка. Снимки порваны. А ведь Нэнси должна была завершить его коллекцию. Он стареет. И как бы замечательно все было, если бы она не повернула голову.
Он выключил свет и спустился по лестнице. Прошел мимо молчаливо стоящих печатных станков, нырнул в темноту и направился домой. Звонил пожарный колокол. Выли сирены, он думал о Нероне, который занимался пустяками, пока горел Рим. Он прошел по Главной улице, потом по улице Вязов. Мимо него с ревом пронеслись пожарные машины, послышались крики. Паркер обернулся, увидел на фоне неба красное зарево и подумал о том, что он, редактор «Кроникл», должен быть на пожаре. Только ему наплевать на пожар и на все остальное. «Мне все равно, мне все равно», — повторял он, подходя к своему темному неуютному дому и тяжело поднимаясь по ступенькам.
Полли сидела в гостиной, как всегда широко расставив слоноподобные ноги. Она спросила:
— Что это горит?
— Какая разница?
— Что это опять с тобой?
— Ничего… ничего. — Он поднялся в свою комнату. Открыл маленький металлический ящик, перебрал фотографии и подумал, что среди них нет снимков Фрэн Уолкер и Нэнси Месснер. А эта старуха Бетси с обвислыми грудями, официантка из гостиницы «Линкольн», и две тощие учительницы, отдыхавшие в Ист-Нортоне несколько лет назад, ему до смерти надоели. Какой смысл, думал он с горечью, какой смысл? «Мерзкий старикашка, — кричала Нэнси. — Грязный старикашка». Он уронил фотографии в пепельницу, сунул туда зажженную спичку и стал смотреть, как чувственно корчась, горят все эти лица, груди и ноги, оставляя после себя только зловоние и серый пепел.