— Ну, давай, — сказал Берт. — Пойдем, Шеффер, пойдем. — Он положил его руку себе на плечо и повел к машине. Проходя мимо надгробия, прочитал: «Пол Монфорд… Дорогому доктору… 1881–1929». Рядом лежал точно такой же камень: «Эстер Монфорд… 1894–1943».
Комната Шеффера над бакалейной лавкой была грязной, заставленной пустыми бутылками и немытой посудой. Постель не убрана, простыни серые и изорванные. И только его скудный, вышедший из моды гардероб, был чистым и аккуратно висел на крючке.
Берт раньше никогда сюда не заглядывал, да и впредь не собирался. Он слышал, что когда-то Шеффер был остроумным, обаятельным и красивым мужчиной. В это и теперь еще можно было поверить, несмотря на его красные глаза, обрюзгшую кожу и спотыкающуюся речь. Берта затошнило, когда он укладывал его в постель и накрывал одеялом.
— Спи, — сказал он. — Проспись хорошенько, Шеффер. — А потом, охваченный неожиданной жалостью к старику, добавил: — Стюарт… Поспи, Стюарт.
— Выпей, — пробормотал Шеффер.
— Спасибо, не хочется.
— Послушай… Послушай… — Шеффер продолжал бормотать, но Берта уже не было в комнате, он спускался по лестнице, чтобы побыстрее выйти на свежий воздух. Он чувствовал себя подавленным. Что, черт побери, со стариком, что это он спьяну распускал нюни на могилах доктора Монфорда и его жены? Это родители Гая. Да ведь они сто лет, как умерли. Непонятно, в чем тут дело.
Было пять часов. Он подъехал к ресторану Пата, прошел в бар и взял себе пива. Пат предложил ему виски, но он, подумав о Шеффере, отказался. Пришел Ларсон. Он сказал, что один подросток в португальском районе пырнул ножом своего собственного брата.
— Из-за девчонки, — пояснил он. — Ревность. Эта старая, как мир, ревность. Пришлось запереть его. Что делать дальше — не знаю, обвинения-то не будет… — Он пожал плечами и принялся за пиво.
«Эта старая, как мир, ревность». Фраза застряла у него в мозгу. В шесть часов он уже только о ней и думал. В шесть тридцать он съел жареных моллюсков в винном соусе, с жирными потрошками по-французски, вялыми листиками салата и раскисшим ломтиком помидора, и посетовал на то, что здесь с каждым разом кормят все хуже. Он приходил сюда дважды в день, а теперь официально заявляет, что, начиная с завтрашнего дня, будет питаться в гостинице «Линкольн».
— Денег не хватит, — сказал Пат.
— Вздор! — ответил Берт. «Эта старая, как мир, ревность».
Рядом с ним сел Чет Белкнап и забормотал что-то насчет двери своей станции. Надо бы сменить петли, поставить новый замок. А то дети безобразничают. Сломали дверь, и в ангаре всю ночь гулял ветер.