Окна редакции «Кроникл» были темны. Только через ставни чердака пробивался свет. Берт дернул дверь. Заперто. Он медленно обошел вокруг здания, проверяя каждое окно. Все они были закрыты изнутри. Одно, правда, оказалось разбитым и затянутым черной бумагой. Он разрезал бумагу кусочком битого стекла, аккуратно сделал дыру, достаточно большую, чтобы в нее можно было пролезть. Внутри он долго стоял не двигаясь, привыкая к темноте.
Лестница на чердак была почти рядом. Он осторожно двинулся к ней, наткнулся на груду засаленных тряпок, беззвучно чертыхнулся, остановился, прислушался. Сверху не доносилось ни звука. Ни слова, ни шороха. Ничего. Он медленно подошел к лестнице, ухватился за нее обеими руками и стал осторожно подниматься на коленях, чтобы меньше шуметь. Дверь на чердак была закрыта, но не заперта. Она была тяжелой и открывалась одним сильным толчком. Но он поднимал ее медленно. Рукам было больно. Мощные плечи дрожали от напряжения. Наконец, дверь стала поддаваться, и глазам его открылась такая сцена, что он перестал чувствовать тяжесть. Поднялся с колен и уставился на лампочку без абажура, свисающую с затянутого паутиной потолка, и сидящую в позе фотомодели голую Фрэн на старом армейском одеяле.
Фрэн, видимо, было холодно. Соски резко обозначились, гусиная кожа была натянутой, почти синюшной. Она откинулась назад, обхватив себя руками. Глаза ее были закрыты, но не в страхе и ужасе, а скорее в какой-то спокойной решимости. Казалось, что мысли ее далеко отсюда.
Берт облизнул губы, зажмурился и в ту же секунду увидел Джоани, стоящую перед зеркалом и любующуюся своим еще не сформировавшимся телом, и себя, висящего на веревке за ее окном и глазеющего на нее. Он снова открыл глаза. Перед ним была не Джоани, а Фрэн с развитыми формами, высоким, невероятно твердым бюстом и довольно массивными округлыми бедрами. Он увидел это, а потом услышал дыхание — медленное, тяжелое, с присвистом — свое собственное — из того времени, когда он сочинял письма и запечатывал их кольцом, опущенным в воск, когда его терзало чувство вины, а он смеялся и болтал без умолку, стараясь не выдать своей бушующей страсти. Тот юноша был здесь. Здесь, в темном углу. Он тяжело дышал, испытывая чувство вины и стыда, рискуя стать слабым и ни на что не способным. Отец предупреждал его, и он никогда этого не Делал, никогда…
— Сукин ты сын! — Он бросился на ошарашенного человека в углу и стал молотить его по лицу своими большими кулаками. Сбив с ног, с остервенением пнул его в пах. Человек закричал. Из кучи поломанной мебели Берт выхватил ножку от стула и ударил человека по лицу. Слышно было, как хрустнула переносица. Следующий удар пришелся по лысине — ответом был тихий, жалобный стон. «Сукин сын, сукин ты сын!» Потом чьи-то руки схватили его за плечи, и он услышал голос Фрэн: «Берт… Берт…»