— Я возьму тебе что-нибудь выпить, — сказал он. — И закажу обед. — Он придерживал ее за локоть, пока они шли по дорожке, потом пропустил вперед, и они поднялись по деревянным ступенькам в безвкусно оформленный бар. Они сидели за столиком друг против друга в той же кабинке, что и в прошлый раз, тогда лето уже было на исходе, но о зиме еще ничего не напоминало. Он заказал два мартини, подождал, пока уйдет Бетси, и чокнулся с Мар. «За твоего ребенка», — сказал он, думая о том, с какой неохотой он пил тогда с ней пиво, и о том, что это первое мартини с тех пор, как они заезжали в китайский ресторан по дороге из Бостона, и о том, что он не сказал: «За нашего ребенка», потому что, несмотря на свой истерзанный дух, она, тем не менее, взяла на себя всю ответственность за случившееся. От него она ничего не ждала, кроме понимания.
— Я думаю, — сказала она спокойно, — я думаю, нам следует быть откровенными друг с другом.
— Ты ехала в Нью-Хавен. К доктору.
— Да, я… вчера я была в церкви и молилась, как положено. Я молилась за Лэрри. Но не за его здоровье… я хочу сказать…
— Я тебя понял.
— Неужели?
— Да. Сначала ты молилась за его здоровье. Потом вдруг ты подумала, насколько проще и легче было бы для него, тебя, ребенка — насколько лучше было бы для всех, если бы он умер.
Она посмотрела на него долгим взглядом.
— Ты тоже об этом думал?
— Я думаю об этом уже несколько недель, с тех пор как понял, что он все равно умрет, независимо от того, какая ему будет оказана помощь. Я не хотел думать об этом, я очень старался не думать… Но в церкви я неожиданно поймал себя на мысли, что молюсь о его смерти, и понял, что все это время бежал от правды, лгал тебе, лгал себе самому. Лэрри умрет, Мар, и если Господь был бы милостив, Он позволил бы ему умереть несколько месяцев назад, не заставляя его мучиться, а тебя — жить в страшном ожидании, когда нет никакой надежды, никакого выхода.
— Я нашла выход, — сказала она. — Я ехала в Нью-Хавен.
— Потом бы ты всю жизнь ненавидела себя. Может, другая женщина и не переживала бы, но только не ты.
— Но мне придется обо всем рассказать Лэрри. Когда он будет в сознании. Понимаешь, я… я не могу больше так жить, не могу снова желать ему смерти, как бы сильно я ни хотела ребенка. — Она отпила глоток, осторожно, дрожащей рукой поставила рюмку на стол. — Понимаешь, мне все-таки придется сказать ему.
— Не надо, Мар.
— В противном случае — поездка к доктору. — Мар подняла глаза, губы у нее дергались. Она проглотила маслину и теперь вертела между пальцами рюмку. — Да, он мог бы умереть два месяца назад или вчера… или завтра… Даже завтра. Я не знаю. Разве он не имеет права умереть быстро и достойно? И какова цена греха? Погубить любимого человека?… Погубить себя?… Не рожденного еще ребенка?