— Ты спал с ней?
— Нет.
— Тогда ты не можешь знать ее достаточно хорошо. — Она обхватила бокал с мартини обеими руками и, бережно держа его, смотрела на светлую жидкость, как в магический кристалл.
— Знаешь, мне снился один сон… уже давно. Без сомнения, это вещий сон, но раньше я не знала, что он значит. А теперь, кажется, знаю.
— Какой сон?
— Ребенок на спине лошади. Лошадь пятится и разбивает лобовое стекло твоей машины. Она тяжело ранена, но с ребенком все в порядке. И ты пристрелил лошадь.
— Я?
— Да. И я думаю, что лошадь — это, видимо, Лэрри.
Он не ответил. Во рту у него вдруг пересохло, а она продолжала говорить, не отрывая глаз от своего бокала.
— А мальчик — это мой ребенок — наш ребенок. В конце ты всегда бежишь за мной. Но не можешь догнать. И только в последнее время тебе это стало удаваться. — Она замолчала, крепко сжимая бокал. Потом взяла себя в руки, засмеялась и добавила: — Глупо верить в сны. — Поднялась и пошла впереди него на улицу.
Вечерело. Теплый ветерок дул с юга-запада. Кружился в желтом свете фонарей мокрый снег. По канавам бежали ручейки. Окна ресторана Пата и витрина магазина скобяных изделий Кастнера запотели. Затвердевшие комья снега летели из-под колес. Гай вырулил на улицу, покрытую промасленной грязью, потом подъехал к больнице, остановил машину, но в последний момент передумал и поехал к стоянке, расположенной за зданием. Он заглушил мотор, выключил фары и нервно забарабанил пальцами по рулю, глядя на освещенные окна.
— Ты нормально себя чувствуешь, Мар?
— Да.
— Обещай мне одну вещь. Ничего не говори Лэрри сегодня.
— А когда?
— Только не сегодня.
— Я не могу этого обещать. Если он будет в сознании, и я опять отложу этот разговор, то я снова стану молиться, как вчера в церкви, и поеду в Нью-Хавен или сойду с ума. Я должна сказать, даже если всем от этого будет хуже. Мне необходимо быть честной перед самой собой. Я должна, должна, должна. — Она почти кричала, потом голос ее замер, и, ухватившись за ручку дверцы, она стремительно повернулась к нему всем корпусом и как-то странно посмотрела на него в полумраке. — Ты думаешь, наверное, что я уже свихнулась?
— Я люблю тебя, Мар. — Гай протянул руку, и она, дрожа всем телом, прижалась к нему. Он подождал, пока она успокоится, и, крепко взяв ее за подбородок, повернул к себе лицом и поцеловал ее, ощущая на своих губах ее горьковатую помаду и влагу ее раскрытых губ. Он сказал: — Я люблю тебя, Мар, и хочу, чтобы ты побыла с Лэрри наедине. Но не говори ему сегодня ничего. Ничего.
— Я постараюсь. Обещаю тебе, что постараюсь. — Она дотронулась до его руки, потом открыла дверцу, вышла из машины и медленно двинулась по гравиевой дорожке, покрытой талым снегом.