И я ей – тоже».
Мысли об этом кружились у нее в голове, как заварка в чайнике, который девочка держала в руках.
– Можно девочка немного подержит руку у меня на животе? – попросила беременная женщина. – Или споет ребеночку. Я была бы рада, если бы она его благословила, ведь она всю жизнь живет рядом с магией.
Луна не поняла, почему женщина хочет, чтобы она благословила ребенка, – не поняла даже, что значит «благословить». А последнее слово… показалось ей знакомым. Но Луна никак не могла его вспомнить. А потом она почти забыла и само слово, и осталось только чувство мерной пульсации в голове, будто там, внутри, тикали часы. Впрочем, бабушка тут же выставила Луну за дверь, в голове у девочки помутилось, а когда она снова пришла в себя, то опять была в доме и разливала по чашкам чай. Но чай уже остыл. Сколько же времени она пробыла на улице? Чтобы мозги встали на место, она несколько раз стукнула себя по голове основанием ладони. Но это не помогло.
В следующем доме Луна разложила по порядку травы, которые помогают родившим женщинам, выложив сначала самые полезные. Она переставила мебель, чтобы женщине с растущим животом было удобнее, и переложила кухонные принадлежности так, чтобы той не приходилось тянуться слишком высоко.
– Ах, какая молодчина, – сказала будущая мать. – Такая помощница!
– Спасибо, – смутилась Луна.
– Да еще и умница-разумница, – добавила женщина.
– Само собой, – согласилась Сян. – Это же моя внучка.
Луну окатило холодом. Вновь вернулось воспоминание – летящие черные волосы, сильные руки, запах молока, тмина и черного перца, женский голос, кричащий: «Она моя, она моя, она моя!»
Сцена эта предстала ей четко, как наяву, и у Луны перехватило дыхание. Сердце стучало как барабан. Беременная женщина ничего не заметила. Сян тоже. В ушах у Луны стоял крик той женщины. Кончиками пальцев девочка ощущала шелковистость черных волос. Она подняла взгляд к стропилам, но там никого не было.
До самого их ухода из городка не произошло больше никаких неожиданностей. По пути домой Луна и Сян ни слова не сказали о человеке в мантии из воспоминаний девочки. Они вообще не говорили о воспоминаниях. Ни о печали, ни о тревогах, ни о женщине с черными волосами, которая подпирала плечами крышу.
И мало-помалу вещей, о которых они молчали, становилось больше, чем вещей, о которых они говорили. Каждый секрет, каждое непроизнесенное слово становилось круглым и твердым, тяжелым и холодным и камнем повисало на шее бабушки и ее внучки.
И спины их под тяжестью секретов сгибались все ниже.