.
Пока Министерство энергетики срочно искало за рубежом технику с дистанционным управлением, задачу пытались решить иначе[1086]. Оперативная группа Политбюро под руководством Николая Рыжкова строила планы укрыть реактор сверху слоем раствора латекса, а члены правительственной комиссии прибегли к проверенному советскому методу: гору радиоактивного мусора у северной стены решили залить бетоном. Бетонный раствор подавали через трубопровод длиной 800 м: попадая на топливные кассеты, выброшенные взрывом из реактора, раствор вскипал, и гейзеры горячего радиоактивного цемента взлетали в воздух[1087]. В то же время резервисты 731-го отдельного батальона химзащиты Войск гражданской обороны начали вручную снимать верхний слой почвы вокруг реактора[1088]. Хотя другие военнослужащие проезжали зону высокой радиации на бронетранспортерах, эти солдаты работали на открытом воздухе в обычном обмундировании, защищенные только лепестковыми хлопковыми респираторами. Почву возле реактора снимали лопатами и складывали в металлические контейнеры для перевозки и захоронения в частично построенных могильниках радиоактивных отходов с энергоблоков № 5 и 6. Работали сменами по 15 минут, но погода была жаркой, а радиация непрестанной[1089]. У людей першило в горле, кружилась голова, питьевой воды постоянно не хватало. У некоторых из носа шла кровь, других рвало. Чтобы убрать куски графита, разбросанные на земле возле энергоблока № 3, вызвали на подмогу отделение Войск химзащиты. Солдаты подъехали на грузовике и стали собирать графит руками[1090].
Благодаря таким заданиям ликвидаторы – часто в течение нескольких секунд – подвергались максимальным допустимым годовым дозам облучения[1091]. На участках с высоким уровнем радиации Особой зоны для выполнения работы, с которой в обычных условиях один человек справился бы за час, теперь могло потребоваться 30 человек, работающих по две минуты. А новые правила требовали, чтобы по достижении предела облучения в 25 бэр их отправляли из Особой зоны и больше никогда туда не возвращали. Работу измеряли не только по времени, но и по количеству людей, которые «сгорят» при ее выполнении. И некоторые командиры решали, что лучше посылать людей, которые уже были облучены до предела, чем сжигать новых солдат в опасной зоне.
Тем временем под землей продолжалась битва с угрозой «китайского синдрома»[1092]. Работавший на ЧАЭС физик Вениамин Прянишников, удачно отправивший свою семью из Припяти на поезде, наконец получил разрешение вернуться на станцию в начале мая, только чтобы обнаружить, что его рабочий кабинет засыпан двухсантиметровым слоем радиоактивного пепла. 16 мая Прянишников получил приказ провести замеры температуры и излучения под реактором – так руководство пыталось выяснить, насколько неизбежно прожигание бетонного основания реактора плавящимся ядром. Ученые полагали, что жар, выделяемый распадающимся топливом, снижается, однако, по их оценкам, температура все еще составляла примерно 600 °С