К концу первой недели мая группа специалистов-реакторщиков из Курчатовского института вернулась в Москву и принялась расшифровывать информацию, содержащуюся в мешках документов, распечатках ЭВМ системы контроля и диагностики, руководствах и катушках магнитной ленты, собранных на системах регистрации и диагностики аварийного энергоблока[1176]. Каждая ЭВМ Курчатовского института была переключена на эту задачу и теперь круглосуточно работала над расшифровкой данных и реконструкцией финальных часов реактора. Тем временем следователи из прокуратуры и КГБ продолжали ходить по палатам больницы № 6, допрашивая инженеров и операторов станции, даже когда они начали впадать в кому и умирать.
Директор ЧАЭС Виктор Брюханов оставался на своем посту, внешне такой же непроницаемый, но измученный и потрясенный смертью своих людей, раздавленный грузом ответственности за катастрофу, последствия которой он видел теперь везде[1177]. Каждый день он в полном объеме выполнял указания правительственной комиссии, но был поглощен заменой специалистов, которые уже были госпитализированы или получили слишком высокую дозу облучения, чтобы продолжать работу. В конце дня он возвращался в пионерлагерь «Сказочный», где вместе с другим руководством разместился в библиотеке. По ночам, лежа между книжными шкафами, они часами говорили о причинах катастрофы и почти не спали.
Когда Сергей Янковский пришел допрашивать директора о его роли в аварии, он нашел его в медпункте. «Черт побери, – сказал ему Брюханов. – Я верил Фомину. Я думал, это электрические испытания. Не думал, что так обернется»[1178]. Следователь насмешливо процитировал ему русского поэта Сергея Есенина, самоубийцу: «Может, завтра больничная койка упокоит меня навсегда».
Вскоре после этого инженер-энергетик и писатель Григорий Медведев, приехавший на место аварии, натолкнулся на Брюханова, ожидавшего в коридоре у штаба правительственной комиссии в Чернобыле. В конце коридора находился кабинет, который академики Велихов и Легасов делили с союзным министром энергетики и электрификации. Они все еще думали, как избежать угрозы «китайского синдрома». Брюханов был одет в белый комбинезон оператора станции; глаза у него были красные, кожа мелового цвета, на лице застыло отсутствующее выражение.
– Вы неважно выглядите, – сказал Медведев[1179].
– Никому я не нужен, – ответил Брюханов. – Болтаюсь тут, как говно в проруби. Здесь я никому не нужен.
– А где Фомин?
– Он свихнулся. Его отправили на отдых.
Две недели спустя, 22 мая, Брюханов написал заявление министру энергетики и электрификации Анатолию Майорцу. Он просил неделю отпуска, чтобы навестить жену и сына, которые были эвакуированы в Крым