Уточню: сразу становится ясно, что «Гримёрка» – это еще и полностью оборудованная кухня. Прямо сейчас усатый мужик опускает в шипящую фритюрницу металлическую сетку с картошкой. Позади него еще две двери, на которых тем же белым трафаретом написано «Служебное помещение» и «Туалет». Слева я вижу уголок отдыха с диваном и карточным столом; рядом свалены усилители, шнуры, гитары и пивные ящики. Гитарист с голым торсом из «Упортых» лежит на диване, разглядывая потолок, и курит косяк.
По другую сторону стены, на сцене, стартует следующий сет. Поет девушка, голос ее причудлив и невесом, а композиция больше похожа на картину, чем на песню, и я пытаюсь подобрать слова для первой реплики, но могу только слушать. Номер короткий, минуты полторы, не больше, и до самого конца вся наша троица молчит в оцепенении. Пока девушка снова не запела, я собираюсь спросить, не видел ли кто Понтия Пилота, но тут из-за двери с надписью «Удобства» раздается шум сливного бачка, потом водопроводного крана, дверь распахивается и…
– О, – говорю я. – Привет.
Филип Пэриш смотрит на усатого мужика, тот пожимает плечами и продолжает готовить картошку фри. Пэриш достает бутылку воды из холодильника, отхлебывает и вытирает рот рукавом:
– Ты из «Харрисон фон как-его там»?
Гитарист на диване вынимает косяк изо рта и зычно вопит в потолок:
– «Харрисон фон Велюр» сосут у кур!
Пэриш закатывает глаза.
– Нет, я не из «Харрисон фон Велюр», – отвечаю я. Хотя, по моему скромному мнению, они отыграли в миллион раз лучше, чем «Упортые», я принимаю во внимание, что перца на диване сурово приложил циничный диджей, да еще перед толпой несовершеннолетних детей, которые и раньше были не в восторге от его музыки, и добавляю из сочувствия: – И я согласен, что они сосут.
А на сцене опять вступает ангельский голос, и новая песня еще более переливчатая, а ее исполнительница владеет той редкой магией, которая заставляет мелодию резонировать в воздухе одновременно естественно и волшебно: девушка поет так, как большинство из нас дышит.
– У меня тут есть кое-что. – Я вынимаю фотографию из кармана и протягиваю Пэришу.
Тот снова отхлебывает воды, смотрит на снимок чуть ли не целую вечность, и поскольку я ожидал некоего сейсмического сдвига в гримерке – когда пульс Пэриша усилится децибел за децибелом, словно подключенный к одному из сваленных в углу усилителей, пока весь клуб не начнет трястись и громыхать, и все мы объединимся в коллективном оргазме; когда все сходится, когда хоть раз случается волшебство, хоть раз сбрасываются маски и проявляются настоящие лица, а не наоборот, как обычно бывает, – может, именно поэтому укуренный голос гитариста так жестко меня приземляет.