Очень странные увлечения Ноя Гипнотика (Арнольд) - страница 159

– Что с ним? – спрашиваю я чужим голосом.

– Он в реанимации. Состояние стабильное, но пока ничего не известно. Мама сейчас там.

– Мне надо идти. Надо туда.

Отец кивает:

– Ты готов?

По дороге в больницу папа рассказывает, как около часа ночи позвонила Вэл, пытаясь меня найти, а когда она объяснила, что случилось, родители оставили Пенни у соседей, чтобы папа мог поискать меня, а мама поехала с Роса-Хаасами в больницу.

– Она провела там всю ночь. – Секундная тишина, потом папа говорит: – Я заезжал к Лонгмайрам. В смысле, за тобой. Но тебя там не было, поэтому я кружил по улицам, надеясь тебя найти. Все время звонил тебе и уже собирался обращаться в полицию.

Я смутно понимаю его слова и невысказанный папин вопрос, где же я был.

Я смутно понимаю, что нахожусь в машине.

«Надо было остаться у Лонгмайров».

Я достаю телефон, чтобы позвонить Вэл, и мне делается худо: пять голосовых сообщений, дюжина пропущенных звонков, череда эсэмэсок от мамы и папы, серия сообщений от Вэл, первое из которых состоит из одного слова и отправлено в 1:01:

Вэл: Ной

Вэл: Где ты??

Вэл: Алан ударился головой

Следующее сообщение пришло только в 3:22:

Вэл: Мы в Чикаго-Грейс. Он не приходит в сознание

Вэл: Где ты

«Надо было остаться, надо было остаться, надо было остаться», остаться рядом с бассейном, чтобы прыгнуть в воду и вытащить его, остаться в доме, чтобы вообще не позволить ему спьяну нырять, и надо было сидеть в госпитале прямо сейчас.

– Все наладится, – говорит папа, но мы оба знаем, что это пустые слова.

Оцепенение: вот самое точное слово.

Впервые я попал на стадион «Ригли-Филд» в двенадцать лет. После сотен игр, виденных по телевизору, я изнывал в предвкушении: скоро я окажусь там собственной персоной и увижу гигантские рекламные щиты, кирпичные стены, увитые плющом, и победную игру «Кабс» на поле, залитом солнцем. Но когда мы прибыли, было пасмурно, рекламные плакаты средненьких размеров чаще прославляли «Будвайзер», чем «Кабс», плющ рос только снаружи, да и видел я поле всего минут двадцать, пока не полил дождь.

Не такой «Ригли-Филд» я знал.

Алан лежит на больничной кровати на спине, но не плашмя, а чуть под углом. Глаза закрыты, во рту и в носу трубки, на шее шина, в вену воткнута капельница, и когда я только вошел, то первым делом подумал: «Ошибся палатой».

Не такого Алана я знаю.

Я обнимаю маму, мистера и миссис Роса-Хаас, потом Вэл, ее – чуть подольше.

– Прости, Вэл. Надо было остаться. Мне ужасно жаль, что так вышло.

Она трясет головой у меня на плече, и я чувствую ее горячие слезы и мокрый нос, вижу с другого ракурса Алана с шиной на шее, утыканного трубками, и снова не верю своим глазам. Мистер Роса-Хаас предлагает выпить кофе, взрослые уходят, и мы остаемся втроем.