– В тумане?
– Ротор заявил, что он сумеет помочь, но все должно быть естественно. Без всяких «свиданий вслепую», без официальных приглашений, ничего такого. Чтобы не возникало ощущения нарочитости, иначе ты зажмешься.
– И что ты сделала?
– Ничего особенного. Я просто должна была привести тебя на вечеринку. А потом в библиотеку.
Теперь я понимаю, кого Ротор имел в виду, когда говорил «один я не справился бы», и вспоминаю: именно Вэл указала мне путь в библиотеку в доме Лонгмайров, и теперь, у нас в подвале, я вспоминаю, как давным-давно двое друзей смотрели «Через Вселенную». Тогда все было гораздо проще, а теперь слишком многое поменялось.
– Я не знаю, куда он тебя увел и что случилось. Уговор был про час в библиотеке, только и всего. Он сказал, что этого хватит.
– Он тебя обманул, Вэл.
– В каком смысле?
– Ротор не собирался мне помогать. Наверное, он слышал о моей травме и придумал байку насчет баскетболиста, зная, что ты клюнешь.
– Но зачем? – спрашивает Вэл.
Настало время сказать вслух правду:
– Ротор не просто загипнотизировал меня.
В ту ночь, впервые после того как я очнулся в доме Ротора, мне снова снится тот сон: комната другая и кровать другая, но та же ослепляющая яркость, те же буквы дрейфуют в воздухе и, собираясь в слова, составляют фразу «на особый манер», и снова Алан стоит в углу, весь промокший до нитки, он поворачивается и шевелит губами под Space Oddity, а рядом с кроватью пес пытается залаять, но не может.
Назавтра мама спозаранку врывается в комнату без стука:
– Проснись и пой, сынок. Нам пора.
Я уже проснулся и лежу, разглядывая потолок:
– Я не пойду в школу.
– А я и не про школу.
Я сажусь:
– Алан?
– У него все по-прежнему. У нас другие планы. Выезжаем через полчаса, – говорит она, выходя.
– Мам. – Она останавливается, но не оборачивается. – А Чикаго-Грейс по пути?
– Возможно.
Полчаса спустя я бережно погружаю розовый чемодан Пенни с черепом на боку на заднее сиденье маминого «ленд-ровера».
– А это зачем?
– Ни за чем, – отвечаю я. – Там куча комиксов, которые Алан оставил у меня. Думаю, ему приятно будет их увидеть, когда он очнется.
В Чикаго-Грейс мама паркуется на стоянке для посетителей и говорит, что подождет меня в машине. Я иду внутрь с чемоданом на прицепе, шагаю решительной походкой человека, который знает, куда идет, потому что уже бывал здесь.
Совсем не тот вид уверенности, какой нужен в коридоре госпиталя.
Вот только палата Алана пуста. Я спрашиваю у дежурного, куда Алана перевели, надеясь, что перемены означают улучшение.
– Так-так, – говорит он, находя имя Алана в компьютере. – Похоже, твой друг в восемнадцатой палате, то есть в педиатрической реанимации. Там до прошлой ночи не хватало мест.